Если тебе грустно - решай матан. Матан - лучшее средство от всех печалей и горестей.
Автор: Сарказматик Син
Бета: сам себе бета
Фэндом: Ориджиналы
Персонажи: пианист, скрипач и прочий оркестр
Рейтинг: PG-13
Жанры: Повседневность, Психология, Драма, Юмор, Слэш (яой)
Размер: Миди
Описание: История о гении и упорстве, тщеславии и одиночестве, о музыке, единой для всех и стирающей границы противоречий.
Публикация на других ресурсах: Публиковать нельзя.
читать дальше
Разработка. День первый.
На сцене музыканты благополучно добивали свое произведение. Дирижер изредка вставлял замечания, кто-то что-то бурчал под нос, но благодаря прекрасной акустике слышно было всё. Антон мирно посапывал на задних рядах, ожидая конца репетиции. Прогулка по городу его знатно разморила, уже часов в шесть подле Игоря плелся сонный представитель овощных, требующий кофе и горячий ужин. Позже, сытый и немного взбодрившийся, он отправился в оперу, Игорь долго не тосковал - Игорь уже успел приметить пару уютных местечек, где можно отлично провести вечер. Сегодня нужно нагуляться, ибо на следующий день ждет общий сбор всех выступающих, проработка программы фестиваля, после - генеральная репетиция. Так что до торжественного вечера, на который назначено мероприятие, не будет времени спокойно вздохнуть.
Люди на сцене начали собираться, застучали крышки футляров и уносимые пюпитры. Антон встрепенулся, обвел помещение мутным взглядом, но ни Адам Евгеньевич, ни Тополевский еще не появились. Вообще учитель заранее предупредил, что он немного задержится по делам, и Весень не знал, хорошо ли то, что вначале они с Виславом будут одни, хотя наверняка с ним придет его руководитель. Тогда еще хуже. Одно дело, когда заново знакомишься с партнером по игре, другое, когда при этом над душой стоит незнакомый тебе человек, да еще и указания дает.
С ловкостью лисицы Антон сбежал к первым рядам и затем - на сцену, устроился за роялем и разложил ноты. Хотя, казалось, в них вовсе не было необходимости: знаки, штрихи, каждый символ уже отпечатался у Антона на коре головного мозга; стоит ему прикрыть глаза и отключиться от лишних мыслей - и вот он, Шоссон, родимый, со всеми своими аккордами и переливами. Пальцы начало покалывать от желания играть, они уже
неслышно постукивали по клавишам, будто лихая тройка в ожидании ямщика, перебирающая копытами и рыхлящая сухую пыльную землю. Звон стремительных арпеджио заполнил зал. Трезвучия незаметно переходили в септаккорды, а те, в свою очередь - в хроматизм. Вверх, вниз, громче, тише, аккуратное округлое демидуэндо...
- Ну, здравствуй, Тоня.
И будто оборвалась струна. Голос казался непривычно низким и совершенно незнакомым. Не будь этой приятельски-насмешливой интонации и этого...
- Тоня? – с издёвкой повторил Антон. – Вот так, ни тебе Антон Вадимович, ни мистер Весень, никаких фантиков?
- До Антона Вадимовича еще дорасти нужно, а для "мистера" ты слишком русский, - длинная фигура вошла в зону видимости, криво улыбаясь. Или пытаясь выдать кривой изгиб губ за улыбку. Ну, вот он, Вислав Тополевский. Можно не любить, но жаловать – обязательно, - говорила его физиономия.
- Я с тобой играть не буду, - отрезал Антон.
- Что-то поздно ты спохватился.
- Да вот взглянул на рожу твою и спохватился.
- Ну и что ты заупрямился так? - к кривой улыбке добавилась выразительно поднятая бровь.
- Назовешь при ком-нибудь Тоней - прищучу, - глаза Антона угрожающе сузились. - Незачем использовать прозвища времен Мезозоя.
Вислав хмыкнул.
- Нет, я, конечно, понимаю, что выгляжу, кхм, старовато, но ты меня оскорбляешь.
Действительно, определить возраст Вислава по внешнему виду - задача непростая. Антон все это время неотрывно смотрел ему в глаза, поэтому многое успел разглядеть и подметить. Черты худого лица стали еще резче, казалось, проведи пальцам по скулам - порежешься. Больше остроты добавляет нос с горбинкой и узкими ноздрями. На лбу непонятно откуда взявшиеся морщинки - из-за них проблема с определением возраста. Веснушки. Россыпи бледных пятнышек, переходящих с лица практически по всему телу; спрятанные под рубашкой и брюками, они осторожно выглядывали из рукавов и мелкими скоплениями выступали на кистях и пальцах. И губы, большие, пухлые - пожалуй, единственное, что можно назвать мягким и выразительным одновременно во всем этом собрании резких черт и угловатостей.
Мало кто любил долго всматриваться в его лицо. Чем дольше делаешь это, тем менее привлекательным оно становится. Так кажется. Но Антон смотрел, с тупым упорством, словно если сейчас отведет взгляд, то признает себя подчиненным воле именитого скрипача. Но и скрипач не отводил взгляда - не в его стиле делать это первым. Еще одна причина, по которой люди стараются избегать зрительного контакта с Виславом. Взгляд темно-серых, практически черных глаз цепкий, оценивающий, но правая радужка немного косит, и кажется, будто бы два темных туннеля смотрят сквозь тебя, пронзая незримое препятствие, словно воздух.
Раньше Антону было неуютно смотреть Виславу в глаза. Сейчас же он получал от этого своеобразное удовольствие, которое испытываешь, вглядываясь в туманную чернеющую бездну, стоя на самом краю обрыва.
Если перестараешься - сам не заметишь, как сделаешь шаг навстречу бесконечности.
- У нас есть еще пара минут на обмен любезностями, не хочешь ими воспользоваться? - произнес Тополевский.
- А потом что?
- А потом придет Штольц, - лицо скрипача скривилось. Антон усмехнулся: стало очень любопытно, что же это за неприятный субъект, способный вызвать такое раздражение. Впрочем, субъект себя ждать не заставил и оповестил о своем появлении хлопнувшей дверью.
- Почему я не слышайт музыка, Вислафф? - обратился к нему среднего роста мужчина в аккуратном темно-коричневом костюме. Тополевский незаметно для него закатил глаза с видом "Ну все, началось...".
- Добрый вечер, мистер Фесень, guten abend, - тонкая сухая ладонь пожала руку Антона. - Я Герберт Штольц, концертмейстер Пражский консерваториа и, на данный момент, сопровоштающий господин Тополеффский, оченн рад, sehr glucklich, - зачем-то повторил по-немецки Штольц. Антон улыбнулся и кивнул.
Тем временем Вислав сходил за пюпитром, поставил ноты и выложил скрипку из футляра. В крепких белых руках матово блеснуло благородное дерево. Изящный инструмент под стать своему хозяину. Во сколько ему обошлось это произведение скрипичного искусства, Антон решил даже не прикидывать.
Штольц что-то говорил, перемежая немецкий и чешский, Вислав терпеливо кивал и отвечал с интонацией хозяина монастыря, которому тыкали в нос чужим уставом. Видно было, что вместе они работают не так давно и еще не успели достаточно узнать и понять друг друга. Наконец концертмейстер сел в первом ряду, предоставив музыкантов самим себе.
- Начнём с разминки? – предложил Антон.
- Неплохо бы... Старый добрый "Вокализ"?
- Да запросто, - и, подождав, пока Вислав пристроит скрипку и будет готов, привычным движением расположил пальцы на клавишах. Тихо зазвенели терции, и тут же последовало нежное пение скрипки. Все точно так же, как и во время сетевых репетиций. Никаких лишних взглядов и слов, словно бы каждый существует в своем отдельном шаре вакуума, в котором есть лишь создаваемый звук и сигналы, посылаемые из соседнего шара, которым нужно послушно вторить. Отвернувшись друг от друга, один - к роялю, другой - к левой половине зала. Только это...
- Очень плохо, - разрезал воздух резкий холодный тон. Музыканты остановились и повернулись в сторону Штольца. Тот сидел, сцепив руки в замок перед лицом и поставив локти на колени. Взгляд недвижный, недовольный.
- Вы ничего не почувствовайт?
- Что именно? - непонимающе произнес Антон.
- Вот и я не почувствовайт etwas /что-либо/, - отрезал Штольц.
Повисло неловкое молчание. Вислав опустил смычок и смотрел теперь на Антона.
Они оба уже поняли, что было плохо и чего никто не почувствовал - гармонии. Словно каждый из них играл отдельно, более того, будто они играли разные произведения. Не было прежней согласованности в интонациях, единства ритма и чувства. Они словно оглохли друг к другу. Но ведь раньше все было хорошо, почему же, встретившись лицом к лицу, они начали играть безэмоционально?
Антон корябал ногтем левую ладонь. Вислав хорошо помнил этот жест еще со времен музыкальной школы. Только тогда еще неуверенные мальчишеские пальцы мелко подрагивали - он нервничает, или, скорее, напряжен. А раз Весень внутренне зажат, нормальной игры от него не жди. Все сразу становится скомканным и механическим, руки бездумно шлепают по клавишам, пусть и впопад, но без какого-либо впечатления.
Незаметно вошел Адам Евгеньевич и, точно так же как до этого Штольц, возмутился царящей тишине. Концертмейстер поднялся к нему, и они начали о чем-то быстро переговариваться. Лицо Адама Евгеньевича с каждым словом становилось пасмурнее. Под конец беседы он взглянул на Антона, и у того волосы на затылке буквально зашевелились. Преподаватель подошел к нему и захлопнул крышку рояля.
- Антон, расслабься, ты срываешь репетицию.
- Я?! - округлившимися глазами Весень уставился на учителя.
- Да. Ты. Не для того мы сюда летели, чтобы в последний момент ты превратился в древорукого.
- Все со мной нормально. - Лжет. - И почему претензии ко мне одному?
- А к кому? К Виславу?
- А почему нет? Или наша звезда неспособна на ошибки? - зло выплюнул Антон. Тополевский хотел что-то сказать, но лишь дернул уголком губ. Да и Адам Евгеньевич уже продолжал:
- Никто этого не говорил. Вполне вероятно, что это с непривычки, вы же не виделись до этого, могла возникнуть некоторая отчужденность... Но господин Штольц явно дал мне понять, что халявишь сейчас именно ты.
Слово "халявить" в лексиконе учителя проскальзывало редко, но звучало оттого обидно. Особенно сейчас, когда перед Антоном стояло это длинноволосое изваяние и внимательно слушало, как его отчитывают. А ему не говорят ни слова. Зачем? Ведь единственный, кто халявит - Антон.
Он молча развернулся к роялю и поднял крышку.
- Куда?
- Просто дайте нам попробовать еще раз. Только теперь сразу Шоссона, - процедил сквозь зубы Весень.
- Ты уверен, что мы... - начал Вислав.
- Просто. Попробуем. Это лучше, чем языками чесать.
- Ты напряжен, выпусти пар.
- Да в порядке я!
- Ага, и руку сейчас раздерешь, - Тополевский нагнулся к нему и схватил за левое запястье. - И ведь ногти под корень срезаны, как ты все время умудряешься... В прошлый раз сколько перекиси на тебя вылили.
- В прошлый раз у меня был гвоздик, - мрачно пробормотал Антон. Но, взглянув на лицо Вислава, опомнился и одернул руку. - Хватит, давай начнем уже.
Тополевский кивнул и отстранился. Но навязчивое желание расчесывать ладонь исчезло, словно по ней мазнули охлаждающим бальзамом. Хотя руки у Вислава действительно холодные, будто только с мороза. Наверное, успел заработать какую-нибудь ВСД.
Они начали играть. Только успеха было не больше, чем при вокализе. Сицилиана звучала как-то блекло и неуверенно - под такое исполнение впору дремать в тени деревьев, а не кружиться в изящном танце. Они пробовали снова и снова. Антон оставался по-прежнему зажатым, Вислав - отстраненным, Штольц незаметно бесился, Адам Евгеньевич сканировал ученика привычным взглядом психолога и вместе с тем - мудрого проницательного старца. Он уже нащупал причину бесплодности их попыток, но ускорить процесс сближения все равно не смог бы - и, пока они сами не найдут точки соприкосновения, ничего не сдвинется ни на дюйм.
Прошло полтора часа репетиции, прежде чем Антон окончательно выдохся. Играть отчего-то было тяжело. Он сбивался на ровном месте, не мог держать темп или переходил на суетливую беготню, вместе с собой сбивая и Вислава. У того тоже шло не все гладко, судя по вставляемым замечаниям Штольца. "Underachieve"/не дотягиваешь/, "Mehr ausdrucks" /больше выразительности/, "Mein Gott, und daß mit du heute darbot sich?" /Господи, да что с тобой сегодня случилось?/.
В итоге он тоже сдался, убрал скрипку, а сам сел на краю сцены. Для полноты картины не хватало сигареты в руках. И, судя по тому, как Вислав неосознанно теребил правый карман брюк, ему этой полноты тоже не хватало.
- Продолжать сегодня уже смысла нет, - произнес Адам Евгеньевич.
- Пожалуй, вы правы, - с видом побежденного согласился Антон. Он и сам понимал, что больше сейчас из себя не выжмет.
- Но феть у нас еще полчаса, дафайте хотя бы разработайт какой-то план, - запротестовал Штольц, но Адам Егеньевич мягко остановил его жестом поднятой руки.
- Не волнуйтесь, друг мой, эти ребята достаточно умудрены музыкальным опытом, чтобы самостоятельно дойти до решения проблемы, - он доверительно улыбнулся. - Тут дело не в технике - она безупречна, поверьте мне - просто одному человеку нужно привыкнуть к присутствию другого. Точнее, заново привыкнуть.
Он повернулся к исполнителям:
- Сейчас лучше отдохните, пройдитесь по городу, поговорите. Я договорюсь, чтобы вам потом выделили кабинет, это нужно?
- Да, - тут же отозвался Вислав и бросил в сторону Антона взгляд, не терпящий возражений.
- Вот и хорошо, тогда давайте собираться. Но помните: у нас два дня, если за этот короткий срок лед не тронется, то... - его голос дрогнул. - Антон?
- Да?
- Будешь месяц намывать кабинет народных инструментов. И медно-духовых.
- Ч-что?! Вы не можете...
- В твоих интересах отыграть, как в последний раз, иначе свет белый ты сможешь увидеть только из окошек аудитории, - в улыбке Адам Евгеньевича появилось нечто садистское.
- Вы меня в могилу сведете, - проскулил Весень.
- Но перед этим вытрясем из тебя душещипательную игру.
На том и порешили. Штольц пожелал всем приятного вечера, напомнил о завтрашнем общем сборе и удалился. Адам Евгеньевич последовал за ним - видимо, хотел подбодрить коллегу за бокалом хорошего коньяка или просто душевной компанией. Невооруженным глазом было видно, насколько неудавшаяся репетиция расстроила немца.
Антон и Вислав молча вышли в окутанный мраком и сиянием фонарей и магазинных вывесок город, в лицо дунул освежающий ночной ветер. Народу еще больше, чем днем, но в темени силуэты сливаются в единую подвижную массу, сгущающуюся возле кафе и спусков в метро или уличных музыкантов. Они брели по главным улицам, не выбирая точного направления. Вислав распустил стянутые до этого в низкий хвост волосы и изящным движением руки убрал упавшие пряди со лба. Порылся в карманах пальто, извлек сигареты и с облегчением закурил. Антон безмолвно наблюдал, как тонкие пальцы подносят сигарету к губам, вспыхивает чуть ярче огонек, опадает пепел, и затем в воздух вырывается сизый дым. Так и шли, словно давние друзья, которым ничего не нужно говорить друг другу.
- Мда, хреново... - первым все-таки начал Весень.
- Зато сейчас тебе в руки не попался гвоздь, - тихо добавил Вислав. - Это ж надо было додуматься... Ты нам тогда чуть выступление не сорвал.
- Но не сорвал же, - раздраженно одернул Антон. - Вышло даже лучше, чем мы ожидали. Да что там, от нас такого вообще никто не ожидал!
- Конечно, тебя же раньше на сцену без дозы валерьянки выпускать нельзя было. Либо в тарантеллу ударишься, либо играешь, как Робокоп.
- Я был молод и неопытен.
- Все мы были такими...
- Кроме тебя, - едко подметил Антон. Тополевский скривил губы.
Они свернули в какой-то переулок и вышли к антикварному кварталу. Любители редкостей уже разбрелись, витрины небольших магазинчиков являли в тусклой подсветке поблескивающие искусно сделанные драгоценности, шкатулки, памятные кулоны и фарфоровую посуду. Они остановились возле зеркала в массивной медной раме, увитой переплетениями трав, листвы и полевых цветов. В отражении - уальдовский красавец с хмурой физиономией и долговязый инквизитор. Последний смотрел куда-то сквозь зеркало, за пределы отражающей глади, но так лишь казалось - а все из-за косящего глаза.
- Тоня, я не понял суть претензии.
- Мне уже двадцать лет, какая, к чертям, Тоня?
- А мне двадцать четыре, и я не понимаю, чего ты от меня хочешь. Штольц уже свои замечания высказал, я тоже налажал, так что не строй из себя всеми обиженного агнца.
- Никто ничего не строит, хватит тешить свое самолюбие, - парировал Антон. - Думаешь, стоит тебе появиться, и все сразу челом пол бьют? Так вот нет! Может, если бы кое-кто нашел в своем забитом графике время, чтобы адекватно встретиться и позаниматься вместе, сейчас бы не пришлось обоим тупить глазки перед наставниками, как желторотые второклашки, - выпалил блондин, встав почти вплотную к Виславу и вытянувшись во весь рост, чтобы смотреть ему в глаза, а не на подбородок. Тополевский отшатнулся, но лицо его выражало лишь холодную уверенность. В сгустившейся темноте его взгляд казался особенно тяжелым и в то же время туманным.
- У меня действительно не было времени, - начал он. - Это раз. Два - если тебя так задела эта неудачная репетиция, никто тебя не держит. Вижу же, что со мной рядом нормально ты находиться не можешь. Черт возьми, Весень, да что с тобой вообще произошло, что тебя за собака покусала?.. - на последних словах в его голосе прорвалось бессильное раздражение. Медленно выдохнув, он продолжил: - Не хочешь играть - не надо. Завтра на общем сборе объявим, что Шоссон по техническим причинам отменяется.
- Ты идиот? - Антон искренне улыбнулся.
- Кто бы говорил, - огрызнулся Вислав. - Отчего заулыбался так?
- Нет, подожди, ты действительно поверил, что я сейчас отступлюсь? После стольких месяцев беспрерывного задрачивания? - из его губ вырвался смешок, глаза загорелись янтарем. - Вот чтобы я сейчас взял и отказался выступать с Виславом Тополевским, виртуозом, мать его, и первой скрипкой Пражской консерватории? Ха! Да ты на моем фоне будешь выглядеть неуклюжей школьницей с атрофированными пальчиками! Сейчас же развернулись и чешем в оперу!
Антон резко повернулся на каблуках и бросился вперед. Вислав в легком оцепенении проводил его взглядом и, опомнившись, последовал за ним широкими шагами.
- Да Тоня, стой, заблудишься же!
- Я воробей стреляный и с картой!
- И меня не переиграешь!
- Ну-ну, Моцарт новоявленный, плохо ты меня знаешь, - даже в голосе Антона чувствовалось, что сейчас он самодовольно улыбается от уха до уха
Вислав усмехнулся сам себе и этому самовольству.
- Ну-ну, - тихо пробормотал он. - Знаю, очень даже хорошо знаю...
Бета: сам себе бета
Фэндом: Ориджиналы
Персонажи: пианист, скрипач и прочий оркестр
Рейтинг: PG-13
Жанры: Повседневность, Психология, Драма, Юмор, Слэш (яой)
Размер: Миди
Описание: История о гении и упорстве, тщеславии и одиночестве, о музыке, единой для всех и стирающей границы противоречий.
Публикация на других ресурсах: Публиковать нельзя.
читать дальше
Разработка. День первый.
На сцене музыканты благополучно добивали свое произведение. Дирижер изредка вставлял замечания, кто-то что-то бурчал под нос, но благодаря прекрасной акустике слышно было всё. Антон мирно посапывал на задних рядах, ожидая конца репетиции. Прогулка по городу его знатно разморила, уже часов в шесть подле Игоря плелся сонный представитель овощных, требующий кофе и горячий ужин. Позже, сытый и немного взбодрившийся, он отправился в оперу, Игорь долго не тосковал - Игорь уже успел приметить пару уютных местечек, где можно отлично провести вечер. Сегодня нужно нагуляться, ибо на следующий день ждет общий сбор всех выступающих, проработка программы фестиваля, после - генеральная репетиция. Так что до торжественного вечера, на который назначено мероприятие, не будет времени спокойно вздохнуть.
Люди на сцене начали собираться, застучали крышки футляров и уносимые пюпитры. Антон встрепенулся, обвел помещение мутным взглядом, но ни Адам Евгеньевич, ни Тополевский еще не появились. Вообще учитель заранее предупредил, что он немного задержится по делам, и Весень не знал, хорошо ли то, что вначале они с Виславом будут одни, хотя наверняка с ним придет его руководитель. Тогда еще хуже. Одно дело, когда заново знакомишься с партнером по игре, другое, когда при этом над душой стоит незнакомый тебе человек, да еще и указания дает.
С ловкостью лисицы Антон сбежал к первым рядам и затем - на сцену, устроился за роялем и разложил ноты. Хотя, казалось, в них вовсе не было необходимости: знаки, штрихи, каждый символ уже отпечатался у Антона на коре головного мозга; стоит ему прикрыть глаза и отключиться от лишних мыслей - и вот он, Шоссон, родимый, со всеми своими аккордами и переливами. Пальцы начало покалывать от желания играть, они уже
неслышно постукивали по клавишам, будто лихая тройка в ожидании ямщика, перебирающая копытами и рыхлящая сухую пыльную землю. Звон стремительных арпеджио заполнил зал. Трезвучия незаметно переходили в септаккорды, а те, в свою очередь - в хроматизм. Вверх, вниз, громче, тише, аккуратное округлое демидуэндо...
- Ну, здравствуй, Тоня.
И будто оборвалась струна. Голос казался непривычно низким и совершенно незнакомым. Не будь этой приятельски-насмешливой интонации и этого...
- Тоня? – с издёвкой повторил Антон. – Вот так, ни тебе Антон Вадимович, ни мистер Весень, никаких фантиков?
- До Антона Вадимовича еще дорасти нужно, а для "мистера" ты слишком русский, - длинная фигура вошла в зону видимости, криво улыбаясь. Или пытаясь выдать кривой изгиб губ за улыбку. Ну, вот он, Вислав Тополевский. Можно не любить, но жаловать – обязательно, - говорила его физиономия.
- Я с тобой играть не буду, - отрезал Антон.
- Что-то поздно ты спохватился.
- Да вот взглянул на рожу твою и спохватился.
- Ну и что ты заупрямился так? - к кривой улыбке добавилась выразительно поднятая бровь.
- Назовешь при ком-нибудь Тоней - прищучу, - глаза Антона угрожающе сузились. - Незачем использовать прозвища времен Мезозоя.
Вислав хмыкнул.
- Нет, я, конечно, понимаю, что выгляжу, кхм, старовато, но ты меня оскорбляешь.
Действительно, определить возраст Вислава по внешнему виду - задача непростая. Антон все это время неотрывно смотрел ему в глаза, поэтому многое успел разглядеть и подметить. Черты худого лица стали еще резче, казалось, проведи пальцам по скулам - порежешься. Больше остроты добавляет нос с горбинкой и узкими ноздрями. На лбу непонятно откуда взявшиеся морщинки - из-за них проблема с определением возраста. Веснушки. Россыпи бледных пятнышек, переходящих с лица практически по всему телу; спрятанные под рубашкой и брюками, они осторожно выглядывали из рукавов и мелкими скоплениями выступали на кистях и пальцах. И губы, большие, пухлые - пожалуй, единственное, что можно назвать мягким и выразительным одновременно во всем этом собрании резких черт и угловатостей.
Мало кто любил долго всматриваться в его лицо. Чем дольше делаешь это, тем менее привлекательным оно становится. Так кажется. Но Антон смотрел, с тупым упорством, словно если сейчас отведет взгляд, то признает себя подчиненным воле именитого скрипача. Но и скрипач не отводил взгляда - не в его стиле делать это первым. Еще одна причина, по которой люди стараются избегать зрительного контакта с Виславом. Взгляд темно-серых, практически черных глаз цепкий, оценивающий, но правая радужка немного косит, и кажется, будто бы два темных туннеля смотрят сквозь тебя, пронзая незримое препятствие, словно воздух.
Раньше Антону было неуютно смотреть Виславу в глаза. Сейчас же он получал от этого своеобразное удовольствие, которое испытываешь, вглядываясь в туманную чернеющую бездну, стоя на самом краю обрыва.
Если перестараешься - сам не заметишь, как сделаешь шаг навстречу бесконечности.
- У нас есть еще пара минут на обмен любезностями, не хочешь ими воспользоваться? - произнес Тополевский.
- А потом что?
- А потом придет Штольц, - лицо скрипача скривилось. Антон усмехнулся: стало очень любопытно, что же это за неприятный субъект, способный вызвать такое раздражение. Впрочем, субъект себя ждать не заставил и оповестил о своем появлении хлопнувшей дверью.
- Почему я не слышайт музыка, Вислафф? - обратился к нему среднего роста мужчина в аккуратном темно-коричневом костюме. Тополевский незаметно для него закатил глаза с видом "Ну все, началось...".
- Добрый вечер, мистер Фесень, guten abend, - тонкая сухая ладонь пожала руку Антона. - Я Герберт Штольц, концертмейстер Пражский консерваториа и, на данный момент, сопровоштающий господин Тополеффский, оченн рад, sehr glucklich, - зачем-то повторил по-немецки Штольц. Антон улыбнулся и кивнул.
Тем временем Вислав сходил за пюпитром, поставил ноты и выложил скрипку из футляра. В крепких белых руках матово блеснуло благородное дерево. Изящный инструмент под стать своему хозяину. Во сколько ему обошлось это произведение скрипичного искусства, Антон решил даже не прикидывать.
Штольц что-то говорил, перемежая немецкий и чешский, Вислав терпеливо кивал и отвечал с интонацией хозяина монастыря, которому тыкали в нос чужим уставом. Видно было, что вместе они работают не так давно и еще не успели достаточно узнать и понять друг друга. Наконец концертмейстер сел в первом ряду, предоставив музыкантов самим себе.
- Начнём с разминки? – предложил Антон.
- Неплохо бы... Старый добрый "Вокализ"?
- Да запросто, - и, подождав, пока Вислав пристроит скрипку и будет готов, привычным движением расположил пальцы на клавишах. Тихо зазвенели терции, и тут же последовало нежное пение скрипки. Все точно так же, как и во время сетевых репетиций. Никаких лишних взглядов и слов, словно бы каждый существует в своем отдельном шаре вакуума, в котором есть лишь создаваемый звук и сигналы, посылаемые из соседнего шара, которым нужно послушно вторить. Отвернувшись друг от друга, один - к роялю, другой - к левой половине зала. Только это...
- Очень плохо, - разрезал воздух резкий холодный тон. Музыканты остановились и повернулись в сторону Штольца. Тот сидел, сцепив руки в замок перед лицом и поставив локти на колени. Взгляд недвижный, недовольный.
- Вы ничего не почувствовайт?
- Что именно? - непонимающе произнес Антон.
- Вот и я не почувствовайт etwas /что-либо/, - отрезал Штольц.
Повисло неловкое молчание. Вислав опустил смычок и смотрел теперь на Антона.
Они оба уже поняли, что было плохо и чего никто не почувствовал - гармонии. Словно каждый из них играл отдельно, более того, будто они играли разные произведения. Не было прежней согласованности в интонациях, единства ритма и чувства. Они словно оглохли друг к другу. Но ведь раньше все было хорошо, почему же, встретившись лицом к лицу, они начали играть безэмоционально?
Антон корябал ногтем левую ладонь. Вислав хорошо помнил этот жест еще со времен музыкальной школы. Только тогда еще неуверенные мальчишеские пальцы мелко подрагивали - он нервничает, или, скорее, напряжен. А раз Весень внутренне зажат, нормальной игры от него не жди. Все сразу становится скомканным и механическим, руки бездумно шлепают по клавишам, пусть и впопад, но без какого-либо впечатления.
Незаметно вошел Адам Евгеньевич и, точно так же как до этого Штольц, возмутился царящей тишине. Концертмейстер поднялся к нему, и они начали о чем-то быстро переговариваться. Лицо Адама Евгеньевича с каждым словом становилось пасмурнее. Под конец беседы он взглянул на Антона, и у того волосы на затылке буквально зашевелились. Преподаватель подошел к нему и захлопнул крышку рояля.
- Антон, расслабься, ты срываешь репетицию.
- Я?! - округлившимися глазами Весень уставился на учителя.
- Да. Ты. Не для того мы сюда летели, чтобы в последний момент ты превратился в древорукого.
- Все со мной нормально. - Лжет. - И почему претензии ко мне одному?
- А к кому? К Виславу?
- А почему нет? Или наша звезда неспособна на ошибки? - зло выплюнул Антон. Тополевский хотел что-то сказать, но лишь дернул уголком губ. Да и Адам Евгеньевич уже продолжал:
- Никто этого не говорил. Вполне вероятно, что это с непривычки, вы же не виделись до этого, могла возникнуть некоторая отчужденность... Но господин Штольц явно дал мне понять, что халявишь сейчас именно ты.
Слово "халявить" в лексиконе учителя проскальзывало редко, но звучало оттого обидно. Особенно сейчас, когда перед Антоном стояло это длинноволосое изваяние и внимательно слушало, как его отчитывают. А ему не говорят ни слова. Зачем? Ведь единственный, кто халявит - Антон.
Он молча развернулся к роялю и поднял крышку.
- Куда?
- Просто дайте нам попробовать еще раз. Только теперь сразу Шоссона, - процедил сквозь зубы Весень.
- Ты уверен, что мы... - начал Вислав.
- Просто. Попробуем. Это лучше, чем языками чесать.
- Ты напряжен, выпусти пар.
- Да в порядке я!
- Ага, и руку сейчас раздерешь, - Тополевский нагнулся к нему и схватил за левое запястье. - И ведь ногти под корень срезаны, как ты все время умудряешься... В прошлый раз сколько перекиси на тебя вылили.
- В прошлый раз у меня был гвоздик, - мрачно пробормотал Антон. Но, взглянув на лицо Вислава, опомнился и одернул руку. - Хватит, давай начнем уже.
Тополевский кивнул и отстранился. Но навязчивое желание расчесывать ладонь исчезло, словно по ней мазнули охлаждающим бальзамом. Хотя руки у Вислава действительно холодные, будто только с мороза. Наверное, успел заработать какую-нибудь ВСД.
Они начали играть. Только успеха было не больше, чем при вокализе. Сицилиана звучала как-то блекло и неуверенно - под такое исполнение впору дремать в тени деревьев, а не кружиться в изящном танце. Они пробовали снова и снова. Антон оставался по-прежнему зажатым, Вислав - отстраненным, Штольц незаметно бесился, Адам Евгеньевич сканировал ученика привычным взглядом психолога и вместе с тем - мудрого проницательного старца. Он уже нащупал причину бесплодности их попыток, но ускорить процесс сближения все равно не смог бы - и, пока они сами не найдут точки соприкосновения, ничего не сдвинется ни на дюйм.
Прошло полтора часа репетиции, прежде чем Антон окончательно выдохся. Играть отчего-то было тяжело. Он сбивался на ровном месте, не мог держать темп или переходил на суетливую беготню, вместе с собой сбивая и Вислава. У того тоже шло не все гладко, судя по вставляемым замечаниям Штольца. "Underachieve"/не дотягиваешь/, "Mehr ausdrucks" /больше выразительности/, "Mein Gott, und daß mit du heute darbot sich?" /Господи, да что с тобой сегодня случилось?/.
В итоге он тоже сдался, убрал скрипку, а сам сел на краю сцены. Для полноты картины не хватало сигареты в руках. И, судя по тому, как Вислав неосознанно теребил правый карман брюк, ему этой полноты тоже не хватало.
- Продолжать сегодня уже смысла нет, - произнес Адам Евгеньевич.
- Пожалуй, вы правы, - с видом побежденного согласился Антон. Он и сам понимал, что больше сейчас из себя не выжмет.
- Но феть у нас еще полчаса, дафайте хотя бы разработайт какой-то план, - запротестовал Штольц, но Адам Егеньевич мягко остановил его жестом поднятой руки.
- Не волнуйтесь, друг мой, эти ребята достаточно умудрены музыкальным опытом, чтобы самостоятельно дойти до решения проблемы, - он доверительно улыбнулся. - Тут дело не в технике - она безупречна, поверьте мне - просто одному человеку нужно привыкнуть к присутствию другого. Точнее, заново привыкнуть.
Он повернулся к исполнителям:
- Сейчас лучше отдохните, пройдитесь по городу, поговорите. Я договорюсь, чтобы вам потом выделили кабинет, это нужно?
- Да, - тут же отозвался Вислав и бросил в сторону Антона взгляд, не терпящий возражений.
- Вот и хорошо, тогда давайте собираться. Но помните: у нас два дня, если за этот короткий срок лед не тронется, то... - его голос дрогнул. - Антон?
- Да?
- Будешь месяц намывать кабинет народных инструментов. И медно-духовых.
- Ч-что?! Вы не можете...
- В твоих интересах отыграть, как в последний раз, иначе свет белый ты сможешь увидеть только из окошек аудитории, - в улыбке Адам Евгеньевича появилось нечто садистское.
- Вы меня в могилу сведете, - проскулил Весень.
- Но перед этим вытрясем из тебя душещипательную игру.
На том и порешили. Штольц пожелал всем приятного вечера, напомнил о завтрашнем общем сборе и удалился. Адам Евгеньевич последовал за ним - видимо, хотел подбодрить коллегу за бокалом хорошего коньяка или просто душевной компанией. Невооруженным глазом было видно, насколько неудавшаяся репетиция расстроила немца.
Антон и Вислав молча вышли в окутанный мраком и сиянием фонарей и магазинных вывесок город, в лицо дунул освежающий ночной ветер. Народу еще больше, чем днем, но в темени силуэты сливаются в единую подвижную массу, сгущающуюся возле кафе и спусков в метро или уличных музыкантов. Они брели по главным улицам, не выбирая точного направления. Вислав распустил стянутые до этого в низкий хвост волосы и изящным движением руки убрал упавшие пряди со лба. Порылся в карманах пальто, извлек сигареты и с облегчением закурил. Антон безмолвно наблюдал, как тонкие пальцы подносят сигарету к губам, вспыхивает чуть ярче огонек, опадает пепел, и затем в воздух вырывается сизый дым. Так и шли, словно давние друзья, которым ничего не нужно говорить друг другу.
- Мда, хреново... - первым все-таки начал Весень.
- Зато сейчас тебе в руки не попался гвоздь, - тихо добавил Вислав. - Это ж надо было додуматься... Ты нам тогда чуть выступление не сорвал.
- Но не сорвал же, - раздраженно одернул Антон. - Вышло даже лучше, чем мы ожидали. Да что там, от нас такого вообще никто не ожидал!
- Конечно, тебя же раньше на сцену без дозы валерьянки выпускать нельзя было. Либо в тарантеллу ударишься, либо играешь, как Робокоп.
- Я был молод и неопытен.
- Все мы были такими...
- Кроме тебя, - едко подметил Антон. Тополевский скривил губы.
Они свернули в какой-то переулок и вышли к антикварному кварталу. Любители редкостей уже разбрелись, витрины небольших магазинчиков являли в тусклой подсветке поблескивающие искусно сделанные драгоценности, шкатулки, памятные кулоны и фарфоровую посуду. Они остановились возле зеркала в массивной медной раме, увитой переплетениями трав, листвы и полевых цветов. В отражении - уальдовский красавец с хмурой физиономией и долговязый инквизитор. Последний смотрел куда-то сквозь зеркало, за пределы отражающей глади, но так лишь казалось - а все из-за косящего глаза.
- Тоня, я не понял суть претензии.
- Мне уже двадцать лет, какая, к чертям, Тоня?
- А мне двадцать четыре, и я не понимаю, чего ты от меня хочешь. Штольц уже свои замечания высказал, я тоже налажал, так что не строй из себя всеми обиженного агнца.
- Никто ничего не строит, хватит тешить свое самолюбие, - парировал Антон. - Думаешь, стоит тебе появиться, и все сразу челом пол бьют? Так вот нет! Может, если бы кое-кто нашел в своем забитом графике время, чтобы адекватно встретиться и позаниматься вместе, сейчас бы не пришлось обоим тупить глазки перед наставниками, как желторотые второклашки, - выпалил блондин, встав почти вплотную к Виславу и вытянувшись во весь рост, чтобы смотреть ему в глаза, а не на подбородок. Тополевский отшатнулся, но лицо его выражало лишь холодную уверенность. В сгустившейся темноте его взгляд казался особенно тяжелым и в то же время туманным.
- У меня действительно не было времени, - начал он. - Это раз. Два - если тебя так задела эта неудачная репетиция, никто тебя не держит. Вижу же, что со мной рядом нормально ты находиться не можешь. Черт возьми, Весень, да что с тобой вообще произошло, что тебя за собака покусала?.. - на последних словах в его голосе прорвалось бессильное раздражение. Медленно выдохнув, он продолжил: - Не хочешь играть - не надо. Завтра на общем сборе объявим, что Шоссон по техническим причинам отменяется.
- Ты идиот? - Антон искренне улыбнулся.
- Кто бы говорил, - огрызнулся Вислав. - Отчего заулыбался так?
- Нет, подожди, ты действительно поверил, что я сейчас отступлюсь? После стольких месяцев беспрерывного задрачивания? - из его губ вырвался смешок, глаза загорелись янтарем. - Вот чтобы я сейчас взял и отказался выступать с Виславом Тополевским, виртуозом, мать его, и первой скрипкой Пражской консерватории? Ха! Да ты на моем фоне будешь выглядеть неуклюжей школьницей с атрофированными пальчиками! Сейчас же развернулись и чешем в оперу!
Антон резко повернулся на каблуках и бросился вперед. Вислав в легком оцепенении проводил его взглядом и, опомнившись, последовал за ним широкими шагами.
- Да Тоня, стой, заблудишься же!
- Я воробей стреляный и с картой!
- И меня не переиграешь!
- Ну-ну, Моцарт новоявленный, плохо ты меня знаешь, - даже в голосе Антона чувствовалось, что сейчас он самодовольно улыбается от уха до уха
Вислав усмехнулся сам себе и этому самовольству.
- Ну-ну, - тихо пробормотал он. - Знаю, очень даже хорошо знаю...
@темы: творчество, рассказы, музыка