Потуги в дидже

Вот, собственно, чем пока увенчались мои попытки рисовать в фотошопе. Сложно привыкнуть к ощущению "цифрового" листа, восприятию нужно перестроиться. Но возиться с цветами и оттенками доставляет настоящее удовольствие.

В итоге получился Юу, так что сделаем вид, что это идиллическое АУ, в котором многострадальный экзорцист всё-таки обрёл покой.

@темы: D.Gray-man, криворукость, арт

---

Йоха-ха, мазафака!

Стоя в одиннадцать ночь у плиты и жаря остатки докторской колбасы, я думала: "Нужно написать пост". Обмазавшись записями в блоге Андре и обливаясь слезами смеха и обожания, я думала: "Нужно написать пост". За каким-то чёртом копаясь в Prezi и тяп-ляпая слайды по типометрии, я думала, что БЕЗ ПОСТА ЗАСНУТЬ НЕ УДАСТСЯ. В общем-то, так и оказалось.

О чём писать? Наверное, обо всём понемногу. Семестр выдался пёстрым, щедрым на события и бессонные ночи, начиная от учёбы и заканчивая радостями маленького задрота. С одной стороны - первый опыт РЕАЛЬНОГО интервью и РЕАЛЬНОГО репортажа для учебной газеты. Инфоповод появился благодаря той же andre;, а если точнее - "Альфреду", из которого я узнала о существовании Science Slam'а и, собственно, сходила на турнир Москва-Петербург, который так кстати проходил в апреле. Через неделю, сидя с горящей жопой на вёрстке, осознавала, что вот она, моя тёпленькая ниша в жестоком мире - научная журналистика. Научпоп вообще вещь опасная: вот ты вроде как зашёл почитать статейку о гниении тела, а через пару часов находишь себя на каком-то левом сайте, посвящённом биоиндикаторам. Даже хотела пойти на практику в "Кота Шрёдингера" или, на крайняк, в "Бумагу". В итоге пролетела и с тем, и другим, но об этом позже.
Учебная газета - отдельная песня в нашем концерте. Создалось впечатление, что тебя забрасывают в лес Голодных игр с кучкой таких же эгоцентричных, уверенных в своём таланте перваков и говорят: либо скооперируетесь, либо умрёте. А кооперация - дело тяжёлое. Особенно когда главред хочет сократить интервью Фреда и вообще его переделать, а Фред не даётся, ругается (в общем-то, обоснованно ругается), а в итоге приходит препод-практик и всё делает по-своему. И вот от материала Фреда уже за версту несёт Тюркиным с его характерными эпитетами и оборотиками. А ты сидишь рядом, наблюдаешь, как все собачатся, и думаешь только о том, как бы все выжили после такого марафона. Масла в огонь подлила путаница с датой вёрстки - в итоге к сроку некоторые ребята просто не успели даже сходить на своё событие, потому что как ты сможешь прислать интервью к утру понедельника, если встреча у тебя назначена на вторник? А вот никак - бегай, страдай, оправдывайся. В довершение картины главред, она же Анастасия, накатала душещипательный пост о "рухнувшей" мечте опубликовать свою повесть в литературном журнале и разочаровании в работе журналиста. Завершился пассаж мыслями о переходе на факультет филологии. Нет, я не циничный сухарь, просто через призму времени и событий этот выплеск, которому тогда я действительно сочувствовала, кажется отчасти нелепым. Ну, не опубликовала в апреле, не беда - если есть связи с издательством, сможешь продвинуть текст и позже, так что сваливать на выпуск учебной газеты "крушение идеалов" не самый разумный выход. Сейчас, плавая на волнах сессии, смотрю на всё случившееся, как на сумбурный сон невротика и негорестно вздыхаю об ушедших днях.
Пожалуй, это хорошо, что время притупляет чувства. Если речь не идёт о чём-то большом и радостном. Ну, большом, как "Бигфест комиксов и ностальгии". Там было море комиксов. Там были косплееры и дикие дети. Я встретилась с Shade и обняла её. ОБНЯЛА ХУДОЖНИКА, НА КОТОРОГО УЖЕ ДВА ГОДА ПУСКАЮ СЛЮНИ, ОЦЕНИТЕ УРОВЕНЬ. Восторг от этой встречи перекрыло только появление Алекса Хирша. Сейчас я уже не припомню всех рассказанных им историй, но скажу точно, что смеялась, как шакал, и выла белугой из-за спойлеров, накрывших меня лавиной. Хирш - воплощение солнца и добра. Сыендук в костюме тиранозавра рядом с этим фланелево-рубашечным маньяком смотрелся более чем органично. Кулстори, хиханьки-хаханьки, озвучка героев с пылу с жару прямо со сцены и... БАЛАЛАЙКА БИЛЛ. Ну где ещё Алексу подарили бы балалйку в виде жёлтого треугольника с глазом иллюминатов? И после двух часов яркого выступления этот человек ещё часа три раздавал автографы, да как раздавал: с шутками-прибаутками, обнимаясь с каждым поклонником, фотографируясь и искренне радуясь всему происходящему. Ну разве не чудо?
Моим личным облаком рая стал выход Патрика МакХейла. Да-да, того самого пирожочка, который подарил толпам унылых ценителей 2d графики "Over the Garden Wall". Собственно, как и Хирш, Патрик соответствовал настроению своего творения: тихий, неспешный, довольно инсайдерский. Говорил он правда мало, живости не вносил и Женя Спицын, но было в этом что-то такое домашнее, даже круг поклонников был намного меньше, будто отпочковались чересчур кричащие балагуры и остались только любители зачарованного леса. Добро пожаловать в Неизведанное, как говорится.
Мыслей много, мысли носятся в голове дикими пчёлами и гудят-гудят-гудят.
Самые частые мысли - об иксах, о МакЭвое, о Фассбендере, о сыром, напичканном нелогичностями "Апокалипсисе", из которого ты через трубочку вытягиваешь самую мякотку - ломку и развитие персонажей. Даже Эн Сабах Нур, весь из себя синий и карикатурный, выглядит больше как катализатор диалектики характеров. В итоге Сингер вложился в героев, но не доработал исполнение. Но это не мешало Лине сжимать мою руку до окоченения на премьере и отзываться бурной реакцией на каждый болезненный флешбек. Впрочем, как и мне. После фильма было единогласно решено накуриться и напиться. С тех пор на полке валяется электронная сигарета, прикладываюсь к ней время от времени, хоть и горчит.
И вот сложно, очень сложно. При всё осознании недочётов новой трилогии не любить её всё равно не можешь. Баста, небесноглазый спаситель потерянных душ и холодный искатель своей правды прочно въелись в сознание и бессознательное, фантазия вспышками рождает драматический сюжет с Пьетро и Эриком, параллельно развивается идея о макфасси, киборгизации и городах будущего. И всё это нужно структурировать, выбрать планы, настроить освещение и основательно залить это всё матчастью. Мозг уже пульсирует в предвкушении, сколько всего ему предстоит поглотить и обработать. Да здравствует научпоп и сити-менеджемнт!
Параллельно с писаниной твёрдой целью стоит освоение программ для дизайна и создания сайтов, а также прокачка скиллов в диджитал-арте (да и просто в арте), интенсив немецкого, и здравая часть разума истошно вопит: "Аня, а когда же практика?! Писать ты о чём будешь?"
Действительно.
Возомнив себя ответственным человеком, способным служить на пользу обществу, я решила практиковаться не где-нибудь, а... в петербургской редакции "Российской газеты". Да-да, шутки про Путина и пропаганду уже звучали, но не в этом суть! К началу работы нужно наскребсти какие-нибудь инфоповоды с социальной проблематикой, пусть это будут даже ямы на дорогах. А в голове фарс и шапито! Кони бегут, избы горят, мужики трахаются, Остапа несёт, заседание продолжается и лёд движется полным ходом!
Единственное, что спасёт меня - тайм-менеджмент, а поскольку окружают меня не менее раздолбанные разгильдяи, утопающему придётся спасать себя самому.

@темы: истории, разброд и шатание, жизнь

---

Правила хорошего тона

"Скрытность японцев - не лицемерие, а норма поведения. Выть скрытным, т. е. носить на лице маску, в Японии равноценно тому, что быть благопристойным."
Иногда мне кажется, что я немного японец. Все мы с возрастом учимся сдерживать эмоциональные порывы, уже не ревём из-за каждой неудачи, не кричим и не топаем ногами, когда что-то идёт не так, как нам хочется. Это правила хорошего тона, призванные облегчить наши социальные отношения. Только в моём случае это сводится к полному невыражению негативных эмоций и частично - всех остальных. Это не лицемерие - это способ самозащиты и, в ещё большей степени - стремление "не навредить" себе и окружающим.
Я не показываю свой гнев, потому что гнев импульсивен и не ведёт к решению проблем. Я скрываю боль, потому что иначе это - жалость к себе и проявление уязвимости. Я не выплёскиваю негатив в виде километровых простыней кривых записей в ежедневнике - от привычки перемалывать все переживания до мелкой крошки в собственном сознании, пока от них не останется ничего, кроме пыли. Стоит мне опустить руки на клавиатуру и набрать пару фраз, как мысль ускользает, потому что эмоция уже пережита, проанализирована и сдана в архив. Вот я подумаю: "Надо это записать", - но отвлекусь на мытьё посуды, и переживания утекут в трубу вместе с пеной и жиром, отделившимся от начищенных тарелок.
Из-за привычки смотреть на конфликт о всех сторон мне тяжело принять чью-то сторону, и я принимаю позицию дипломата-миротворца, видящего целью устранить причину стресса и свести противостояние на нет, а не добиваться чьей-либо победы. Возможно, это одно большое лицемерие, скажете вы. У взрослого сознательного человека должна быть чётко очерченная позиция, скажете вы. А пацифизм - чем не позиция? Ведь, по сути, я и не лгу, а лишь признаю частичную правоту каждого и отрицаю решение проблемы насильственным путём.
Я знаю, как сильно затяжные конфликты людей могут бить по их близким, даже не вовлечённым непосредственно в процесс спора. Я всю жизнь жила с двумя женщинами, способными воспринимать друг друга только на километровом расстоянии с учётом разовых встреч с периодичностью в месяц. А лучше в два. Или в три. Они могут начать скандал из-за чего угодно, будь то закончившаяся гречка или счёт за электричество. И с каждой их ссорой в теле домочадцев остаётся всё меньше здоровых нервных клеток. Из-за этого я чем-то похожа на Шелдона Купера - выхожу из комнаты при первых гневных криках. Потому что крики ничем не помогут. Крики - не способ решить проблему, а лишь эмоциональный выплеск, который только испортит жизнь.
И никому из моих близких и друзей не станет лучше от того, что я хотя бы раз позволю себе выплеснуть на них свой гнев. Это не поможет нам лучше понять друг друга, а лишь испортит настроение на следующие несколько дней и омрачит наши отношения. Скажете, что в общении не бывают только светлые пятна? Когда у собеседников достаточно мозгов, они поставят свою дружбу выше надрывания глоток и личного оскорбления. И я не думаю, что люди падут в огненную бездну от того, что научатся обо всём говорить - а не кричать.

@темы: бессмыслица, отношения, эмоции

---

Поликлиническое болото

Наши отношения с Петербургом в целом складываются гладко, даже можно сказать, что мы сдружились и в случае чего друг друга не бросим. Кроме одного Но. И не сказать, что оно маленькое.
Документы. Кажется, в этом городе никто никогда никуда не торопится, и пока ты судорожно смотришь в календарь, беспокоясь об очередной бумажке, которая нужна тебе кровь из носу, работники госучреждений активно решают твою проблему со скоростью ленивца Блица из "Зверополиса". Первым камнем в лоб стали документы на поступление. Я, как белый человек, собрала все нужные справки, копии, портфолио и с чистой совестью отправила это добро на брега Невы с курьером скоростной почты. Время идёт. Творческий конкурс машет ручкой в туманной дали. Постепенно туман рассеивается, а моего имени как не было в списках подавших заявление, так и нет. Затем филфак сообщает, что всё получил и ждёт не дождётся забрать меня в пучины античной литературы и психолингвистики. А где журфак? Ау, почему завод по производству скоростных создателей новостей не шлёт ни единой весточки? Причина оказалась проста, как сапог: документы добрались до главного здания СПбГУ, а вот дойти до журфака сил у них уже не хватило. Видимо, как в здании 12 коллегий когда-то построили коридор, чтобы не потерять ни одной бумажки, так и теперь нужно провести туннель между основным зданием и сталинской постройкой на первой линии.
Ну да ладно, инцидент исчерпан, я на месте, учусь, проблема решена. Следующим пинком стала временная регистрация. Никогда не думала, что мои болячки могут сыграть на руку, но, видимо, не разразись я гневной тирадой "Мне в больнице на учёт вставать, а вы уже два месяца не можете дать эту чёртову бумажку для гастарбайтера!", регистрация пришла бы в качестве новогоднего подарка.
Я уже верила, что на меня свалилось особое питерское проклятье, этакая проверка на прочность. "Ну, посмотрим, что победит: любовь к Петербургу или бумажная волокита, муахахаха!"

что было потом

Но в феврале выяснила, что медлительностью в делах бюрократии страдают все системы города. Это страшное ярмо воплотилось в образе скучающего терапевта медицинского центра при университете. Старую поликлинику ликвидировали, вместо неё должен начать работать медцентр возле моего факультета (Ну хоть что-то находится возле МОЕГО факультета), но у высшего руководства были иные планы. В новой поликлинике нельзя ни справку получить, ни анализы сдать, ни проконсультироваться - отсылают по месту жительства. Если вспомнить, что в моей священной регистрации указан Петергоф, становится совсем грустно.
Терапевт чувствует себя мебелью. Исполнительная женщина, искренне волнующаяся за пациентов, охотно изливает душу. В мой первый приход мы дружно сетовали на превратности судьбы, а я опаздывала на пару. Во второй раз - сегодня - терапевт рассказала недавний случай с госпитализацией.
"Мы сейчас класть в стационар не можем. Главврач сказал - звонить в скорую. Звоню туда, говорят, что это не их задача, а мне нужно обращаться к руководству больницы. Так и пинают туда, сюда, а девочка нервничает: ей же непонятно, что делать дальше, госпитализироваться страшно, а тут ещё и не могут решить, что с ней делать."
Другая ситуация произошла с хронически больным студентом. Парню нужно было сдать анализ крови, документы на руках, диагноз есть, уже давно с ним носится. И видно, что человек болен, что ему нужна помощь. В итоге за направление на анализ пришлось почти сто биться и доказывать, что пациенту он действительно нужен. "Если вы не можете так анализы принимать, то организуйте хотя бы какой-нибудь платный приём, чтобы людям не мотаться по поликлиникам, не ждать месяц своей записи. Но нет же," - вздыхает женщина (а я опять забыла её имя, неловкая неловкость).
Спрашиваю: "Но разве тогда им не нужно будет ещё подготавливать документы, подтверждающие право на приём платных анализов?"
"Понимаете, когда люди доходят до верхов, они забывают, с чем имеем дело тут, внизу, мы", - начала она. И дальше речь пошла сначала о медицинском страховании (Кстати, на самом деле, как много людей точно знают, какие услуги входят в страховку? мне стало любопытно), затем о том, что некоторые пациенты отказываются следовать рекомендациям врача и таким образом сами исключают свой случай из страхового. Об аптеках, в которые не всегда завозят нужное количество препаратов, а шишки летят на врача, который "такой-сякой, не может выписать лекарства, находящиеся в наличии". Затем о практике учёта пациентов-наркоманов и алкоголиков, в результате которой одну из коллег моей собеседницы несколько лет назад убил одни обдолбыш - когда медработники носили с собой в аптечке наркотические вещества помимо анальгина и димедрола, наркоманы "на мели" часто вызывали их на дом. "Если этот учёт нужен полиции, почему они сами не ходят, почему я должна ходить по притонам и рисковать жизнью?" - "А вам зарплату за что платят?"
"У меня зарплата, как у официантки, а ответственность в десятки раз больше". Действительно. Мать моей соседки - заслуженный эндокринолог Казахстана, а получает за все свои титулы 40 тысяч. В Америке получала бы 5 тысяч долларов. Заметная разница, не так ли? Кажется, чтобы труд медспециалистов в наших странах оценивался так же высоко, как в Европе и в Штатах, нужно либо поднять налог на медстраховку, либо вообще упразднить систему бесплатных медицинских услуг, тогда и налоги, взимаемые с населения, уменьшатся (однако основная часть людей не потянет стоимость проверки и лечения всех своих болячек). Только вот кто на такое пойдёт в государстве, построенном на руинах социализма.

@темы: документы, бюрократия, жизнь

---

Дуэт одиночек. Глава 7.

Автор: Сарказматик Син
Бета: сам себе бета
Фэндом: Ориджиналы
Персонажи: пианист, скрипач и прочий оркестр
Рейтинг: PG-13
Жанры: Повседневность, Психология, Драма, Юмор, Слэш (яой)
Размер: Миди

Описание: История о гении и упорстве, тщеславии и одиночестве, о музыке, единой для всех и стирающей границы противоречий.


Публикация на других ресурсах: Публиковать нельзя.


Иногда случается, что у нас есть друзья, которые незнакомы между собой, а может, даже не имеют представления о существовании друг друга. Возможно, они бы и дальше жили счастливо в этом неведении, каждый довольствуясь вашей компанией, но однажды наступает тот роковой момент, когда столкновение близких вам людей неизбежно. И вот вы идёте в кафе или к вам домой, садитесь за стол в предвкушении того, что теперь ваши разговоры станут общими, каждое событие вы будете делить уже на троих, и вам больше не придётся объяснять одному из них что-то, связанное с другим. Но время идёт, и счастливый момент ускользает, как юркая ящерица в траве. Вы сидите за столом в неловком молчании, которое изредка прерывается общими вопросами и короткими ответами на них. Вы начинаете волноваться, создаёте видимость деятельности, передвигаете предметы на столе, ходите за чашками и заваркой, спрашиваете, сколько сахара добавить в чай, хотя и так прекрасно это знаете. А они молчат, смотрят по сторонам, друг на друга и словно ждут, когда же это закончится.

Первые несколько минут Игорь активно расспрашивал Вислава о жизни в Чехии, обучении в консерватории, выступлениях и всём том, о чём обычно спрашивают у новых знакомцев. Скрипач, попавший под обаяния энергичного южанина, с удовольствием отвечал ему, взгляд его оттаял и был мягок, даже казалось, что косящая радужка вернулась на положенное ей место. От кружек с кофе тянулись тонкие ниточки пара и щекотали нос приятным ароматом, за соседним столиком хихикали студентки, гудела очередь на кассе, шелестели чьи-то пакеты и шуршали передвигаемые бумажные стаканы. Антон уткнулся в раздолбанный айфон, усиленно демонстрируя своё безразличие ко всему происходящему.
Но фонтан Игоря иссяк, и за столиком воцарилась тишина. Виолончелист кинул ожидающий взгляд на Весеня, однако в ответ получил саркастически приподнятые брови и красноречивый взгляд, говорящий: «Ну а на что ты рассчитывал? Я тут делом занят, если не видишь», - после чего парень снова углубился в изучение новостной ленты Фейсбука. Вислав, кажется, тоже не стремился продолжить беседу и затуманенным взором следил за тем, что происходит за окном. Игорь поёрзал на стуле, допил кофе и бросил, стушевавшись:

- Пойду ещё возьму, - после чего резко вскочил и скрылся в толпе вновь прибывших клиентов. Парень надеялся, что эти двое немного отойдут, если оставить их наедине. А ещё пообещал себе потом дать Антону в глаз.

Вислав медленно выдохнул и перевёл глаза на Весеня. Казалось, тот вообще забыл, что сидит здесь не один, и у Тополевского не было желания отвлекать его. Но если, пока рядом был Игорь, безучастность Антона была ещё терпима, то сейчас она начала выводить скрипача из себя. Он осторожно придвинулся к блондину и скосил взгляд на покрытый паутинкой трещинок экран телефона, но пианист тут же сместился в сторону и склонился ниже, так, что на лицо упали волнистые пряди. Тополевский скрипнул зубами, но промолчал и отвернулся в сторону, снова уставившись в окно.
Приближающиеся шаги Игоря принесли ему некоторое облегчение. Казалось, парень успел зарядиться дозой энергии, пока покупал капучино: к взгляду и жестам вернулась уверенность, снова заиграла дружелюбная улыбка с лёгким оттенком наглости.

- Что это ты там всё копаешься? – он бесцеремонно влез Антону чуть ли не на колени, заглядывая в телефон. – Ну же, что на свете может быть интереснее меня, м?
- Отстань... Сеня выложила фотоотчёт с репетиции, - буркнул в ответ Весень.
- Ради этого нужно было пялиться в экран полчаса? – едко вставил Вислав.
- Почему бы не проверить ленту, пока есть бесплатный вай-фай? – огрызнулся Весень.
- Потому что тебе дела нет до этой ленты.
- С чего ты взял? – Антон с вызовом посмотрел на Тополевского.
- Просто знаю тебя, - уверенно ответил скрипач. – Я прав, Игорь?
- Ну... да... – неуверенно ответил тот, сомневаясь, правильно ли поступает и не спровоцирует ли конфликт. Точнее, конфликт уже назревал, но Игорь не хотел стать решающим катализатором.
- Ты знал меня восемь лет назад, - пренебрежительно произнёс Весень. – Ты удивишься, но люди меняются. У меня есть друзья, на которых мне не наплевать. И...
- И поэтому ты сидишь рядом с другом детства и всеми силами его игнорируешь? – в голосе Тополевского появилась горечь.
- Дружба закончилась, когда ты уехал в Чехию, ничего никому не сказав.

Кажется, этой фразой Антон осадил Вислава. Готовившийся ответ застрял где-то на полпути, и скрипач отвёл взгляд в сторону. Может быть, он бы сказал сейчас что-нибудь, но вокруг было слишком много людей, слишком... И ещё хуже было то, что рядом сидел Игорь. Вислав не имел ничего против него, но и позволить челисту слушать их разговор он не мог. Весень откинулся на спинку стула и склонил голову набок, довольный тем, что смог заткнуть Вислава, но раздражённый сложившейся ситуацией. Айфон, о котором все успели забыть, требовательно завибрировал, чем заставил Антона подскочить на месте: видимо, он даже не думал, что ему может кто-то позвонить. Парень растерянно взглянул на высветившийся номер и поспешил ответить на вызов.

- Да... Долетели, всё хорошо... Не забыл, я был занят... Понял уже! – чем больше говорил человек на том конце провода, тем больше голос Антона наливался раздражением. – Хорошо, да, завтра... Позвоню... Пока.
На кнопку отбоя пианист нажал с невероятным облегчением. Игорь покачал головой.
- Как ты с бабушкой родной разговариваешь, грубиян...
- Можешь забрать её себе, - совершенно искренне ответил Весень и пробормотал под нос: - То неделями не звонит, то вдруг вспоминает, что у неё есть внук...
Всю происходящую сцену Вислав наблюдал с явным недоумением. Он прекрасно помнил, что отношения у Антона и его отца с Зинаидой Иосифовной («Она ведь Зинаида Иосифовна, я правильно помню?»), были натянутыми. Если с самим Весенем бабушка ещё поддерживала какой-то контакт, то его отца она не переносила, если не презирала... Тогда почему она интересуется делами уже повзрослевшего внука, за которым больше не нужно присматривать?
- Я думал, вы с ней не общаетесь... – задумчиво произнёс Тополевский.
Антон пристально посмотрел на него, жёлтые глаза под сдвинувшимися бровями словно потемнели.
- Общаемся... Обстоятельства заставляют, - загадочно ответил он.
- Какие обстоятельства?
Игорь отвернулся к окну, старательно делая вид, что его занимает что-то на улице.
- Неважно, - отмахнулся Весень. Он как-то засуетился, встал из-за стола, накинул пальто, при этом глядя куда-то в сторону: - Просто по каким-то причинам люди, которых я знаю, имеют дурацкую привычку уходить без предупреждения.
Вислав подался вперёд, словно пытаясь остановить его.
- Тонь...
- Что? Перерыв заканчивается, я один за временем слежу, да? – как-то слишком бодро отозвался Антон.
- Уже так быстро?! – Игорь спешно допил капучино и выскочил из-за стола, на ходу натягивая куртку. Он оглянулся на Вислава, прежде чем последовать за Весенем, взгляд его был почему-то очень серьёзен и словно говорил: «Ничего больше не спрашивай и просто иди за нами». Тополевский нахмурился, но кивком головы дал понять, что намёк челиста ему ясен, и вышел из-за стола.

Никого не дожидаясь, Антон быстрыми шагами устремился к дверям, глядя себе под ноги. Внезапно его голова столкнулась с чем-то мягким, но вместе с тем достаточно твёрдым, чтобы Весень резко поднял голову и отступил на шаг назад.
- Entshuldigung... – раздался растерянный голос. Антон пару секунд смотрел на молодого австрийца, на которого он случайно налетел, совершенно не понимая, что произошло и что от него хотят. Тот спохватился и произнёс уже на английском, с приятной немецкой картавинкой:
- I'm sorry...
- Nevermind… - рассеянно пробормотал пианист и, потупив взгляд, проскочил в открывшуюся дверь. Через мгновение рядом появились Игорь и Вислав, оба непонимающе смотрели на Антона, замершего посреди дороги.
- Ты чего? – спросил челист.
- А... – Весень оглянулся назад, но, вновь столкнувшись глазами с австрийцем, не сдвинувшимся с места и стоявшим прямо напротив него за стеклянной дверью, тут же отвернулся и побрёл вперёд. – Ничего... Так, показалось.
Они молча брели к зданию оперы, скрипач смотрел Антону в спину и размышлял над только что произошедшим разговором. Он чувствовал себя так, как чувствует себя человек, который через много лет пришёл на улицу, где провёл детство, но не увидел ни знакомого двора, ни маленьких магазинчиков, ни старого дуба, на ветвях которого любил сидеть с друзьями – вокруг новые здания, незнакомые автомобили, какая-то офисная высотка, на место палисадника пришла новенькая цветочная клумба. Взгляд пытается найти что-то знакомое, но лишь беспомощно шарит вокруг, и разум недоумённо вопрошает: как такое могло произойти?
Вот и Антон изменился, как обновившаяся улица из детства, только в нём что-то покорёжилось, перекрутилось, встало вверх ногами и спряталось под красивой личиной самоуверенного наглеца. Но стоило рядом появиться Виславу, и личина пошла трещинами.
Многие могли упрекнуть Весеня в некотором самолюбии и даже тщеславии, и только единицы – в неуравновешенности. В частности, один Игорь знал, какие срывы могут случаться с его другом, и если сначала это его бесило или пугало, потом он научился закрывать на это глаза, понимая, что в Антоне, при всей его отвратительной привычке взрываться из-за любой неудачи, всё-таки больше духовной силы и упрямства, которые помогают ему карабкаться выше и выше и выдерживать болезненные падения после неудачного шага, чем во многих студентах их курса, планомерно продвигающихся по лестнице музыкального искусства. Сейчас, глядя на них с Виславом, Игорь начал понимать, что же это за вершина, к которой так упорно движется пианист.

В просторном зале несколько человек порхнули к Тополевскому и унесли его в сторону. Они говорили о партиях, о программе концерта, вспоминали какие-то совместные выступления, скрипач отвечал им в привычной вежливой неторопливой манере, в которой он общается со всеми людьми, не значащими для него что-либо, и мысленно вновь и вновь возвращался к хмурому взгляду из-под бровей. Он и не подозревал, что обида может так глубоко засесть в человеческом сердце и настолько в нём укорениться, что даже через многие годы с прежней силой овладевает разумом.

- Уйти бы отсюда...
- Хотите отрепетировать в отдельном зале?
- Что?.. А, да, пока есть время.

Он шёл рядом с талантливыми музыкантами, гордо несущими свой венец, хранящими в голове сотни партитур и знающими всё о своём ремесле, чувствуя, что он один из них. Даже не просто один из них – он лучше, выше, сильнее. Читая партитуру, он пропускает через себя все чувства, которыми её напитал композитор и все эмоции, которые он испытал при её написании. Каждая пьеса открывает перед ним двери в иные миры, пронизанные райским светом или же полыхающие всеиспепеляющим огнём. Он чувствовал в себе силу завораживать людей, внимающих ему, и сила эта опьяняла его. Эта сила выше жизни и смерти, выше боли, выше любой обиды. Выше дружбы. Возможно, даже выше любви. Ради такой силы можно поступиться любыми связями.
Если подумать, Вислав уже давно научился расставаться с людьми. Сначала с отцом, без которого остался наедине с мало понимающей его матерью, затем с взрослой сестрой, поспешившей выйти замуж и уехать из России как можно дальше. С многочисленными одноклассниками и учителями, о которых забывал практически мгновенно. Очень долго расставался с Лексом, обыкновенно холодный рассудок которого отказывался принять тот факт, что Тополевский уезжает в Чехию и, вероятно, никогда не вернётся. В последние дни перед отъездом они подолгу сидели у воды напротив Петропавловской крепости, много говорили и ещё больше – молчали, словно отдавали дань памяти ушедшему детству и давней дружбе. Но и Лекс остался позади, и, возможно, кто-то другой вскоре стал жертвой его подколов и нравоучений.
А с Антоном они так и не простились. Возможно, если бы Вислав сделал это, мальчишка быстро забыл бы о нём, как все дети обычно забывают о людях, ушедших из их жизни.
Ведомый музыкантами, он внезапно оказался в том самом камерном зале, где ночью ранее они бессовестно издевались над сицилианой и красовались друг перед другом в мастерстве. Но на этот раз не оказалось ни одного пианиста, и рояль взял на себя роль немого наблюдателя. Почему-то от этого Вислав ощутил облегчение.
Оставшись один среди незнакомых людей, Антон вскоре заскучал. Он уже точно узнал, когда и за кем выходит на сцену, что будет происходить, и находиться здесь далее не видел никакой необходимости. Но нужно было прогнать всю программу концерта, и потому он покорно ждал начала репетиции. Пока оркестр занимал свои места, Весень расположился в одном из кресел в зрительном зале и прикрыл глаза. В этот момент у него возникла острая потребность в том, чтобы кто-то знакомый внезапно появился рядом и возбудил его внимание, но как на зло Игорь словно растворился, Адам Евгеньевич исчез ещё раньше, а Вислава увели другие выступающие. Да, даже присутствие скрипача сейчас принесло бы ему удовольствие. Почему-то от мысли, что сегодня придётся играть перед всеми этими людьми, Антону стало не по себе. Он отмахнулся от этого чувства, будто от назойливого комара, и попробовал отвлечь себя разглядыванием окружающих. Анализировать других всегда приятнее, чем заниматься самокопанием, к которому Антон неизменно приходил, оставаясь наедине со своими мыслями. Его взгляд наткнулся на невысокую, округлую фигуру девушки, изящно обнимавшей гриф виолончели. Она была из той породы девушек, которых полнота только красит, и, возможно, похудей они, и весь их шарм тут же исчезнет. Почему-то Антон решил про себя, что среди парней она пользуется куда большей популярностью, чем её сверстницы.
Вдруг пианист понял, что девушка обернулась и теперь пристально смотрит в его сторону, близоруко щурясь. В её подведённых глазах и позе читался какой-то вызов, и она уверенной походкой направилась к пианисту.

- Познакомимся, красавица?
- Что... – Антон запнулся на полуслове от такой беспардонности и попытался замять свою обескураженность. – Как ты поняла, что я русский?
- Я знаю больше, чем ты думаешь, - и девушка заговорщически улыбнулась. – Майя, - и она протянула Весеню пухлую ручку с длинными аккуратными пальцами виолончелиста.
- Антон, - он ответил ей крепким рукопожатием.
- Антон... – Майя задумчиво сдвинула брови. – Случайно не Весень?
- Да... А что? Мы были ранее знакомы?
- Нет, что ты, - задумчивость на её лице тут же сменилась дружелюбной улыбкой. – Просто помню, что видела в списках среди русских странную фамилию. К тому же, такую мордашку я бы вряд ли забыла.
Антона покоробило. По какой-то причине каждый новый знакомый считал своим долгом сделать комплимент его внешности. Словно в ней есть какая-то его личная заслуга, а не удачной комбинации генов. Не менее удивительно и то, что его красота неизменно располагала к себе людей, по крайней мере, при первом знакомстве. Ты можешь быть наглым, заносчивым, высокомерным, глуповатым, но тебе всё простят или, во всяком случае, не будут осуждать в той степени, в которой следовало бы, и всё это только потому, что тебе повезло родиться с правильными чертами лица и хорошим обменом веществ.

- Итак, - заметив отторжение, скользнувшее по лицу собеседника, Майя сменила тему. – Почему ты так пристально меня разглядывал?
Не зная, что будет уместней ответить на этот вопрос, Антон решил отвечать правду:
- Искал, за что зацепиться мыслями, и зацепился за тебя. Это простая случайность.
- Случайности порой не случайны, - произнесла челистка, стараясь придать голосу загадочности. – А я-то уже подумала, что приглянулась тебе...
«Прости, но широкие женщины не подходят моей тонкой натуре», - мелькнула едкая мысль в голове Весеня, но вместо этого он ответил как можно более безразличным тоном, но не менее честно:
- Это немного не по моей части.
- А... – Майя стушевалась. – Ну так бы и сказал, что ты...
- Может быть, - Антон пожал плечами.
- Как это «может быть»?
- В жизни всякое может случиться. Уайльд, к примеру, был женат и искренне любил свою жену.
- А потом загулял с Дугласом, действительно, - первая оторопь мгновенно прошла, хотя самолюбие челистки было уязвлено. – В таком случае можешь на мне жениться, а потом я познакомлю тебя с одним моим хорошим другом.
- А не слишком ли для первого знакомства? – Антон, в свою очередь, с облегчением заметил, что Майя спокойно отреагировала на его ответ и не пустилась в какие-либо расспросы или разглагольствования. В любом случае, говорить с ней было приятно, ему даже показалось, что она чем-то похожа на Игоря, только мягче и не настолько сумасбродная.

Дирижёр призвал всех к порядку и требовательно постучал палочкой, Майя озабоченно повернулась на звук и, бросив Антону лёгкое, как звон бубенца, «увидимся», устремилась к оркестру. Весень махнул ей вслед рукой и с неохотой покинул насиженное место, чтобы исчезнуть за кулисами. Окинув взглядом переговаривающихся между собой музыкантов, он подумал, каково это, когда ты только переступаешь порог, и тебя тут же окружают знакомые и незнакомые люди, ловящие каждое твоё слово и смотрящие на тебя с уважением и трепетом, будто на какого-нибудь полубога. Наверное, от этого быстро устаёшь, если не переполнен тщеславием до безобразия. Взять, к примеру, Вислава: как только он оказывается в стенах оперы, рядом с ним сразу возникают другие музыканты, увлекающие его за собой, и для него это всего лишь привычная обыденность. Но скрипач, кажется, будто и не замечает, какое значение имеет его персона, будто плывёт по течению, закручивается в мелких водоворотах и, выплывая из них, тут же забывает, что его сознание потревожили. Во всяком случае, Виславу не нужно чьё-то признание, чтобы чувствовать себя королём. Пожалуй, он чувствовал бы себя им, даже оказавшись на необитаемом острове, и нисколько не страдал бы от того, что некому восхититься его величием.

@темы: ориджиналы, творчество, рассказы

---

В нашем мире тяжело быть идеалистом, а может - и глупо. Хотя глупо выглядеть мне тоже не помешает, посему я распишу в этом посте мысль, что не даёт мне покоя и, видимо, не даст, пока я не заставлю её выйти за пределы черепной коробки и устроиться на ПЖМ на внешнем материальном носителе.

Все мы думаем о смерти. Все мы думаем об убийстве. В частности, о праве убить. В любой компании, где я верчусь, кто-то обязательно задаст вопрос "Убил бы ты человека?" - и моё "Нет" вызывает волну аргументов в сторону того, что я придерживаюсь позиции труса и лицемера. Я против убийства, любого. У меня есть идея, которая, как мне кажется, возникает у каждого. Её суть заключена в названии романа Хемингуэя "Прощай, оружие!".
Представьте, что всем людям на свете расхотелось убивать. Президент даёт приказ запускать в небо ядерный снаряд, но его волю никто не исполняет, и никто не боится, что его заставят это сделать, потому что больше никто не хочет творить насилие. Утопия, не правда ли?
По сути, люди занимают разные стороны в вопросе о праве на насилие и убийство в частности из-за того, что в нашем разуме на подсознательном уровне заложена идея возможности лишения другого человека жизни. Насилие происходит из-за того, что мы допускаем его возможность. Когда мы линчуем убийцу, то сами становимся ничем не лучше него, ибо дали себе право на лишение жизни точно так же, как его дал себе этот убийца. Люди садятся в истребители, залезают в танки и отправляются обстреливать других людей - военных или гражданских - потому что власть имущие, позволившие себе право на насилие, делегировали им это право вместе с безнаказанностью. Мы уничтожаем друг друга, потому что допускаем, что любой человек вокруг может нас убить.
Школьная драка возникает из-за того, что одни ученики посчитали, что могут самоутверждаться за счёт учинения насилия над другими. И в такой драке жертва, отказавшаяся отвечать насилием на насилие, в большинстве случаев приобретёт в глазах своего окружения статус слабого труса, неспособного постоять за себя, хотя изначально никакой драки не произошло бы, если бы самоорганизовавшаяся элита не жила с идеей, что имеет право на насилие. Как правило, когда у таких людей спрашивают, является ли убийство необходимым, они отвечают "Да". "Да" отвечают и те, кто страдает в конфликте. Кто видит, как истребители обстреливают детские дома и больницы. И всё это человечество затем буквально вкладывает револьвер в руки будущих поколений.
О чём же я, собственно, толкую. Иногда - или даже не иногда - мне хочется, чтобы сбылась моя утопическая мечта, и люди искоренили из своего сознания саму мысль, что они могут применять насилие. Тогда не было бы воров, не было бы домашнего насилия, не было бы террористов, не было бы убийц, не было бы войн. Потому что жизнь действительно стала бы высшей ценностью, лишать которой - высшее преступление.
Отдельной статьёй тут стоит прописать психопатов, но я веду речь о здоровой части человечества. Больную остаётся лечить - без насилия.

@темы: убийство, размышления, гуманизм

---

Дуэт одиночек. Глава 6.

Автор: Сарказматик Син
Бета: сам себе бета
Фэндом: Ориджиналы
Персонажи: пианист, скрипач и прочий оркестр
Рейтинг: PG-13
Жанры: Повседневность, Психология, Драма, Юмор, Слэш (яой)
Размер: Миди

Описание: История о гении и упорстве, тщеславии и одиночестве, о музыке, единой для всех и стирающей границы противоречий.


Публикация на других ресурсах: Публиковать нельзя.


Глава 6. Прелюдия. Фрагмент 2.

Когда-то Фридрих Ницше сказал: «Всё, что нас не убивает, делает только сильнее». За ним этот девиз подхватило остальное человечество, пронеся его через бесчисленные невзгоды, обрушившиеся на головы простых смертных. Простая, но очень действенная формула – главное, повторять её себе почаще, чтобы прочно обосновалась в голове.
Ещё, как вариант, можно считать все трудности испытаниями, ниспосланными свыше. Сломал ногу за день до марафона? Так это Господь-Бог проверяет тебя на прочность, да подсчитывает, сколько раз ты помянешь его имя всуе в самых непристойных выражениях. Соседи каждое утро сверлят стены, а ночью устраивают разбор отношений? Тоже испытание – терпи, закаляйся, погружайся в холодный рассудок, и выйдет из тебя крепкий, острый клинок.
Всё, что нас не убивает, делает только сильнее. Но что, если материал оказался слишком хрупок, чтобы выдержать натиск навалившихся трудностей? Что делать, если вся жизнь – сплошная череда тихого штиля и регулярно бьющих обухом неудач?
Психика подростка – материал непрочный, податливый, а надавишь сильнее положенного – пойдёт трещинами. Но если давление увеличивать постепенно, что-нибудь да получится. Например, из милого белокурого мальчика может вырасти вредный до зубного скрежета, но очень талантливый пианист. Вредный не потому, что избалован жизнью, а потому, что привык защищаться.
А лучшая защита – это нападение.
Испытания преследовали Антона буквально с момента рождения. Первой, стартовой, ключевой – называйте, как хотите, - стала смерть матери, не успевшей даже взглянуть на существо, жизнь которому была дана взамен её собственной. Существо после шлепка акушера пронзительно завизжало, оповестив весь мир о своём появлении на свет, только главный адресат этого крика уже не услышал. Поэтому понятия «мама» для малыша не существовало; есть папа, пропадающий на работе, в любую свободную минуту рвущийся к сыну и, кажется, твёрдо решивший всю любовь к умершей жене перенести на чадо, так на неё похожее.
Мультики, игрушки, сахарная вата, первый велосипед – и первая шишка, - мыльные пузыри и головокружительные полёты на качелях в парке... Детство, каким оно и должно быть. И ребёнок даже не задумывается о том, что такие семьи, как его собственная, попадают под понятие «неполных». Только покрывающееся пылью пианино в зале словно остаётся немым напоминанием о том, кто когда-то играл на нём, и Антон время от времени поднимает его тяжёлую крышку и стучит тонкими, но крепкими пальцами по клавишам, словно пытаясь вспомнить какую-то мелодию. Заботливый отец и тут нашёл способ отвлечь сына – записал его в футбольную секцию. Не то чтобы мальчик туда рвался, но энергию нужно куда-то девать, а организм должен развиваться и крепчать. Почему бы и нет?
После первого посещения Антон вернулся в полном восторге, сияющий неподдельной улыбкой от уха до уха и со свежими синяками на коленках. Ребёнок увлёкся новым занятием, и отец доволен, что с младых ногтей ему привьётся любовь к спорту. Ведь это полезно для самого Антона. У него будет много друзей, а в старших классах девочки будут толпами ходить за красавчиком-футболистом, которым он обязательно станет.
Он верил в это светлое будущее для своего сына.
А потом с очередной тренировки Антон уехал в машине скорой помощи. Мяч, отправленный в дальний полёт над полем, решил, что закончить своё путешествие в сетке ворот будет слишком скучно, поэтому метеоритом обрушился на голову не успевшего среагировать и отскочить Весеня. Обморок, сотрясение мозга, больница... И суровый вердикт врача: больше никаких тренировок. А лучше вообще забыть о спортивных секциях. Сотрясение оказалось довольно сильным и оставило после себя побочный эффект в виде мигрени, проблем с давлением и едва заметного подрагивания пальцев, усиливающегося при любом волнении. На вопрос, пройдёт ли это с возрастом, слуги Гиппократа лишь разводили руками.
А что остаётся делать ребёнку, который узнал, что уже не сможет, как раньше, заниматься любимым делом? Что футбольную форму ждёт участь пылесборника в шкафу, а бутсы теперь будут ступать лишь по асфальту и уличной грязи, а не по искусственному газону на поле?
Всё, что нас не убивает, делает только сильнее.
Раз не получилось со спортом, нужно просто переключить внимание на что-нибудь другое.
«Игра на музыкальном инструменте развивает умственные способности, внимание, воображение, а также мелкую моторику и острый слух» - «Как насчёт гитары? О, у вас есть фортепиано? Прекрасно, король инструментов, игра на котором откроет самые разнообразные возможности для вашего сына!» - «Не хочу, это скучно! Нет, папа, не буду!» - «Но ты ведь даже не пробовал...»
Попробуйте объяснить мальчишке, что сидеть на одном месте, перебирая клавиши, тоже может быть интересно. Сначала на вас будут кричать, будут обижаться и дуть губы, топать ногами и хлопать дверью. А потом одним вечером придите к себе в комнату, вставьте в магнитофон старую видеокассету и предложите сыну присесть с вами. С экрана телевизора на вас будет смотреть девушка невероятной красоты с сияющими солнцем завитыми локонами и смеющимися медовыми глазами. Она смущённо поджимает губы, опускает ресницы и улыбается, после чего привычным движением откидывает крышку пианино, и из-под её пальцев начинают одна за другой изливаться мягкие волны второго ноктюрна Шопена. Под свободным платьем заметен круглый животик, странно не сочетающийся с тонкими руками и выразительными скулами, но и в этом несочетании таится особое очарование. Каждое её движение плавно, округло, как этот самый животик, словно исполнять довольно сложное произведение для неё не составляет никакого труда.
Вы смотрите на своего сына и понимаете, что мыслями он уже не в этой комнате – он перенёсся в зал, на много лет назад, в загадочное для любого человека время «когда-я-ещё-не-родился». Глаза распахнуты, ловят каждое движение тонких белых рук, рот приоткрыт в немом восторге, пальцы незаметно для хозяина повторяют стройный бег Её пальцев, спотыкаются и продолжают сбивчиво гнаться за ускользающим сновидением, туман которого рассеивается с заключительным аккордом.
«Папа...» - «Да?» - «Я тоже так хочу. Я смогу?» - улыбка – «Конечно, сможешь.»
Но Антону предстояло понять, что до такого качества исполнения ему, как первой бактерии, появившейся на Земле, до ястреба. Когда он принёс преподавателю ноты заветного ноктюрна, тот лишь снисходительно улыбнулся и аккуратным движением заменил пожелтевшие от времени листы на сборник «Первые шаги». Уроки специальности сменялись сольфеджио, на котором Антон вскоре начал скучать из-за того, что слишком быстро усваивал теорию. Уже через полгода мог спокойно разбирать произведения для двух рук, которые обычно давались на втором году обучения, и запросто писать диктанты на слух. Учителя промеж себя поговаривали, что в их школе появился ещё один гений, Весень-старший смущённо улыбался на похвалы, которыми Василий Дмитриевич обильно осыпал юного ученика. Звучало предложение разрешить ему перейти сразу в третий класс, и одноклассники из группы по сольфеджио с некоторой завистью поглядывали на Антона, обгонявшего их в музыкальном развитии.
Но первой палкой в колесе золотой колесницы стал итоговый экзамен. Человек может быть хоть трижды талантливым музыкантом, но в его таланте нет толку, если он не может вынести его за пределы одной маленькой комнаты. Оказавшись на сцене актового зала, в центре внимания учителей, других учеников и их родителей, Весень полностью растерял свою уверенность. Бледный, не способный вымолвить ни слова, он упал на стул перед роялем. Когда он поднял руки, то увидел, что его ладони ужасно вспотели, а пальцы исполняют бешеную пляску эпилептика. Казалось, прошла вечность, прежде чем он внезапно сорвался с места и бросился к выходу, после чего почти на автомате добежал до кабинета и заперся там. Ему не было страшно. Ему было очень стыдно за то, что там, в зале, ему стало страшно.
После долгих уговоров преподаватели решили прослушать его в кабинете. После пришли к выводу, что идея с экстернатом была не очень разумной, и Антону требуется время для адаптации, чтобы перестать бояться сцены. Безусловно, талантливый, способный на большее, чем основная масса учеников, из-за своего патологического волнения Весень в глазах многих учителей, не знакомых с ним, стал не более чем очередной посредственностью.

****

В спокойных водах Невы золотыми окунями плескались солнечные лучи и о чём-то переливчато шептались с холодным потоком. Стайку бликов разрезал нос бумажного кораблика, украшенного сложным орнаментом тригонометрического уравнения. Описав круг, он, покачиваясь на мелких волночках, снова приблизился к низкому берегу. Антон легонько подтолкнул белое судёнышко рукой, и оно отправилось в дальнее плавание. Проследив за ним взглядом, Весень отвернулся и отошёл от воды. Вислав молча наблюдал за ним, расположившись на короткой густой траве, и жевал кончик тёмных волос.
После школы Тополевский, как и обещал, приехал к Антону и устроил ему небольшой прогулочный тур по городу, завершившийся привалом на Заячьем острове. Шла вторая половина мая, мягко светило солнце, сияла обновившаяся Нева, окаймлённая свежей зеленью деревьев и преобразившимися под солнцем стройными рядами домов. Мальчик с весенним именем встречал одиннадцатый день рождения.

- И всё-таки ты мог погулять с одноклассниками, почему нет? – задал Вислав вопрос, на который в начале прогулки ему так и не дали ответа.
- М... Не хочется, - Весень пожал плечами. – Они меня дразнят.
- Они же не со зла, - сказал Тополевский, а сам неосознанно коснулся припухшей ссадины на левой скуле, которую до этого всё пытался спрятать за волосами, ставшими с момента их первой встречи достаточно длинными, чтобы лежать на плечах. Учителя осыпали его замечаниями, звонили матери и призывали её сводить сына к парикмахеру. Та со свойственным ей флегматизмом отвечала, что волосы уму не помеха, и лишь регулярно покупала резинки, которые Вислав постоянно умудрялся терять или растягивать до невероятных размеров.
- Я не занимаюсь на физре, играю на пианино и постоянно читаю. Они считают, что это странно и смешно, - сказав это, Антон пренебрежительно фыркнул. – А ты меня понимаешь. С тобой мне... спокойно.
Вислав усмехнулся.
- Год назад ты бы этого не сказал ни за что на свете, - и он потрепал Антона по волосам. Тот, уже привыкнув к этому движению, даже не думал отклоняться или одёргивать тонкую руку. Втайне Вислав радовался, что пианист не любит очень короткие стрижки и вообще мало внимания уделяет тому, что происходит у него на голове, потому что манипуляции с пшеничного цвета локонами приносили ему странное удовольствие. Словно, делая это, он сообщает Антону какой-то импульс, выражает свою привязанность, которую не может озвучить словами или показать какими-либо поступками. Казалось, что у Тополевского появился младший брат, о котором он до этого никогда не мечтал. Ему нравилось наблюдать, как Весень растёт, как раскрывается его музыкальный талант, как он упорно борется со своим волнением и комплексами. Ему нравилось, что, когда отец Весеня уезжает в очередную командировку, тот просит помочь с математикой и приходит к нему домой заниматься. Математика была, пожалуй, единственной страстью Вислава помимо скрипки. Он мог сидеть часами, выводя решение сложной геометрической задачи или системы уравнений, с удовольствием разгадывал логические головоломки и разжёвывал задания из средней школы Антону, который, будучи абсолютным гуманитарием, оказывался совершенно беспомощным перед числами. Они сидели в комнате скрипача, просторной и светлой, Весень сверлил взглядом учебник, затем умоляюще смотрел на Вислава, и тот спокойно, как умел, разъяснял ему алгоритм решения примеров, мысленно удивляясь, как можно настолько не понимать элементарные вещи. Потом, если оставалось время, Антон что-нибудь читал или играл с Мэйсоном – сфинксом, к которому Тополевский испытывал непреодолимое отвращение и угрожал сделать из его кишок струны, но которого страстно обожала мать парня. Вислав, пока белокурый пианист занимался своими делами, что-нибудь разучивал на скрипке или протирал её от канифоли, затем растягивался на диване и полудремал, засунув наушник в одно ухо. Сначала его мать с удивлением воспринимала тот факт, что её сын сдружился с мальчиком младше него на четыре года, но потом, увидев, что этот ребёнок значительно умнее своих сверстников, уже спокойно воспринимала их общение и присутствие Весеня в их доме. Только когда ей нужно было сказать сыну что-то личное, она обращалась к нему на немецком, и тот уходил с ней в другую комнату.

- Почему вы не говорите по-русски? – спросил ошеломлённый Антон, когда впервые услышал подобный диалог между Виславом и его матерью.
- Она считает неправильным посвящать гостей в наши дела, - ответил скрипач со странной интонацией, словно ему самому было неудобно за такой порядок вещей. – Ну, и тренирует мой немецкий. Как будто я без него не выживу, - фыркнул подросток.
Вскоре после того, как они стали близко общаться, Антон узнал, что друзей у Вислава, считай, и нет. Единственным человеком в классе, с которым он общался, был какой-то Лекс, которого Весень никогда не видел. Но, как сказал Тополевский, нормально о чём-то говорить он может только с Лексом, остальные либо туповаты, либо сторонятся его. Почему – он никогда не объяснял. Пару раз Вислав приходил в музыкальную школу с синяками и ссадинами, которые он скрывал либо за длинными рукавами свитера или рубашки, либо, если они были на лице, старался замаскировать пластырем, тональным кремом или просто завесить волосами. Появление этих «боевых трофеев» скрипач объяснял неудачным разговором с той частью класса, которую он относил к категории «туповатых». И, опять же, никогда не рассказывал, что стало причиной драки. Антон тактично старался не совать нос не в своё дело.
Поэтому, когда в день своего рождения он снова увидел на лице Тополевского след «неудачного разговора», промолчал и сделал вид, что ничего не заметил. К тому же, не хотелось чем-либо омрачать такой светлый весенний день. Поскольку из-за отъезда отца он не мог как-то по-особенному встретить одиннадцатилетие, Антон решил просто провести его с человеком, который уже целый год поддерживал его и вселял ему веру в себя. «И ещё потому, что ты мой лучший друг», - мысленно добавлял Весень. Произнести это вслух ему было слишком неловко.
Раздался щелчок зажигалки, и через мгновение за ним последовала пущенная в воздух струя дыма. Курил Вислав редко, чтобы не заметили ни дома, ни в обеих школах. Сначала не доверял и Антону, но потом, поняв, что тот совершенно не протестует, уже спокойно доставал сигареты в его присутствии и позволял себе расслабиться. Кто-то, чтобы успокоиться или отвлечься, рисует, затыкает уши музыкой или набирает любимой еды и уплетает за обе щеки, растворяясь во вкусовых ощущениях; рисовать Вислав не умел, музыка со временем надоедала, к еде был совершенно равнодушен и не понимал, как, к примеру, тот же Весень может получать колоссальное удовольствие от поглощения в ошеломляющих порциях шоколада или чипсов. Зато сигареты ему понравились сразу. Было удобно, что мать дымит не хуже паровоза и потому может не заметить, что от её сына пахнет табаком. Правда, Лекс возмущался, читал нотации о вреде курения – всё-таки будущий медик, - но отказываться от дурной привычки из-за этого Вислав даже не думал.

- Я переночую у тебя? – неожиданно спросил Антон и с надеждой посмотрел на скрипача. Тот, в очередной раз затянувшись, лениво пробормотал:
- Дела есть, не получится... Разве тебя не сбагрили к бабушке?
- Ну... Они с папой опять из-за чего-то повздорили, в итоге она сказала, что видеть не хочет ни его, ни меня, - в голосе Весеня не звучало ни капли сожаления по данному поводу. – Я вроде бы говорил, что они не ладят. Почему – не знаю... Но она потом согласилась меня кормить, так что с голода не помру, - словно спохватившись, добавил он.
- О, эти заботливые кормящие бабушки... – с иронией произнёс Вислав. Кроме матери, его самого кормить было некому, все бабушки и прочая родня после развала СССР обосновались в близкой загранице: мамина – в Польше, папина вместе с ним самим – в Чехии.
Подумав, он сказал:
- В принципе, можешь зайти к нам, но ненадолго. Там ещё... – он осёкся и уставился куда-то вдаль. Антон посмотрел в ту же сторону и увидел, как по дороге вдоль крепости к ним приближается паренёк примерно одного с Виславом возраста, в ветровке и с сумкой через плечо. Он продолжал идти, не ускоряя шага, даже когда Тополевский махнул рукой, дав понять, что заметил его.
- Магомет решил не дожидаться горы и сам пошёл к ней, - поравнявшись с ними, паренёк склонился над скрипачом и проворным движением выхватил у него из рук сигарету. – В моём присутствии даже не надейся.
- Но...
- У меня аллергия.
- Ладно, - Вислав пожал плечами. Повернувшись к Антону, он произнёс: - Это Лёша, он же Лекс, он же мой надзиратель. Можете не любить, но жаловать – обязательно.
- Привет, - карие глаза нового знакомца в роговой оправе очков тихо лучились дружелюбием, но лицо оставалось абсолютно непроницаемым, словно парень был лишён какой-либо мимики. – Слава рассказывал о тебе.
- Не называй меня так, - одёрнул его Топлевский. – Сто раз же просил.
Антон пожал протянутую руку Лекса и, повернувшись к скрипачу с коварной улыбкой, протянул:
- Сла-а-а-ава-а-а-а...
- А по ушам?
Весень беззаботно рассмеялся, прекрасно понимая, что пущенная Виславом угроза не будет исполнена. Но, столкнувшись взглядом с Лексом, пианист резко замолчал и, смутившись, отвернулся.
- Мы идём? – Лекс обратился к Виславу.
- Да, только этого провожу...
«Этого, значит?» - Весень нахмурился.
- Не беспокойся, я и сам могу, дорогу знаю, - в голосе Антона прозвучала едва заметная обида. Значит, Лекс – это и есть дело? Почему бы так и не сказать? Как будто он стесняется собственного друга...
Тополевский посмотрел на него долгим внимательным взглядом, затем поднялся с травы и сказал:
- Дойдём до трамвая, а там уже сам поедешь. Как тебе такой компромисс?
Весень кивнул и про себя вздохнул с облегчением. Почему-то совершенно не хотелось идти куда-то вместе с Лексом.
Они неспешно брели по дороге, Вислав лениво переговаривался с другом. Антон шёл чуть позади и смотрел куда-то сквозь головы парней, в пронизанную перьевыми облаками синь неба, не прислушиваясь к их разговору. Мысленно он перебирал дела, которые ещё нужно успеть сделать сегодня. Позвонить бабушке, позвонить папе, обязательно сказать, что день прошёл отлично, может, помучить пианино...
Чья-то рука коснулась его волос, но её пальцы совершенно не были похожи на паучьи щупальца Вислава. Антон испуганно дёрнулся, отшатнулся и, подняв взгляд, увидел Лекса.
- Что-то не так? – спросил тот.
- Не трогай, - ледяным тоном произнёс Весень.
Карие глаза перестали лучиться светом и превратились в холодный меланит. Дёрнув бровью, Лекс повернулся к Виславу, с немым недоумением смотревшему на них всё это время.
- Просто хотел проверить, действительно ли они такие мягкие, как ты говорил, - парень примирительно улыбнулся.
- Он же не дошколёнок какой-нибудь, незачем его тискать без разрешения, - ответил на это скрипач, хотя сам когда-то без какого-либо дозволения и, несмотря на нервную реакцию, упорно продолжал трепать волосы Антона.
Лекс бросил Весеню невнятное извинение и продолжил идти рядом с Тополевским, словно ничего только что и не произошло. Пианист для безопасности шёл по другую руку от Вислава, но держался при этом чуть в стороне. Глубоко внутри ему не давало покоя странное чувство, будто его предали, но он слишком сильно доверял этому длинному, как шпала, подростку, чтобы в чём-то его открыто обвинять. Поэтому Антон беззвучно переварил все впечатления в себе и постарался не думать о Лексе.

@темы: ориджиналы, творчество, рассказы, музыка

---

Дуэт одиночек. Глава 5.

Автор: Сарказматик Син
Бета: сам себе бета
Фэндом: Ориджиналы
Персонажи: пианист, скрипач и прочий оркестр
Рейтинг: PG-13
Жанры: Повседневность, Психология, Драма, Юмор, Слэш (яой)
Размер: Миди

Описание: История о гении и упорстве, тщеславии и одиночестве, о музыке, единой для всех и стирающей границы противоречий.


Публикация на других ресурсах: Публиковать нельзя.



Глава 5. Разработка. День первый.

Игорь вошёл в номер летящей походкой, свойственной любому человеку, чей вечер прошёл более чем неплохо – то есть, покачиваясь, сначала он воевал с замком, затем с торжеством распахнул дверь и, покружившись немного по комнате, завалился на диван. Да, ему было хорошо, и никакой языковой барьер, никакая разница в культуре не помешали ему завести пару мимолётных и приятных знакомств, затесаться в компанию весёлых ирландцев и вместе с ними погулять по ночной Вене, распевая песни и распивая пиво. Правда, компанию потом разогнали, ирландцы ретировались в ближайший бар, а сам Игорь отправился в отель. Он обещал себе нагуляться перед нырком в суровые музыкальные будни – он это сделал, и с чувством выполненного долга намеревался отдаться в объятия всегда ждущего Морфея.
Первым, что поселило смуту в опьянённый мозг Игоря, стала тишина, царящая в номере. Ни тебе ворчания с постели Антона, ни возмущений по поводу позднего возращения друга и состояния, в котором он вернулся, даже вялого и сонного «Привет, вали спать» тоже не было. Но интереснее то, что и сам Антон куда-то пропал. Похоже, он и не возвращался сюда с тех пор, как утром они отправились обозревать центр города. Но ведь Антон говорил, что вечером у него репетиция с Тополевским. Значит, после этого он должен был вернуться, убитый в хлам и мечтающий только о таблетке цитрамона и мягкой кровати. Но его здесь нет, значит...

- Ага-а-а, да они там кутят вдвоём... – изрёк заплетающимся языком Игорь. – И кутят без меня... Обманщик! Неужели сей скрипач ему милее? Вот и дели с людьми после такого дружбу, сердце и пельмени!
- Сто лет мне не сдались твои пельмени, пьянь бесстыжая, - раздалось в дверном проёме, после чего рядом с Игорем возник Антон собственной персоной. Судя по легко читающейся усталости на его лице, вступать в беседы с другом он хотел в последнюю очередь. Но кого это волнует, кроме самого Весеня? В конце концов, он мог деликатно подождать за дверью, пока товарищ вырубится, и уже потом заходить, дабы последовать его примеру.
- Бесстыж, да, но пьянь – не-е-ет, - блаженно улыбаясь, протянул Игорь. – И вообще, не тебе меня осуждать, друг мой Горацио. Лучше поведай, как так вышло, что с Топле... Топольск... тьфу, Тополевским репетировал ты, а вернулся раньше я? Или вы там по старой дружбе...
- Репетировали мы, Игорь, ре-пе-ти-ро-ва-ли, - процедил сквозь зубы Антон, одновременно стягивая с себя верхнюю одежду и вслед за ней – тонкий свитер, затем плавно спикировал на кровать и уткнулся лицом в подушку.
- Так долго? И как успехи?
- Отлично, а теперь все спим, - донеслось из недр подушки.
- Ну Анто-о-он...
- Завтра подъём с утра, мать твою, прими медитативную позу «бревна на привале» и выключи звук! – из последних сил рявкнул Весень. Игорь вздрогнул от неожиданности и, икнув, пробубнил что-то обидное и отвернулся на другой бок. Всё-таки усталость возымела больший эффект, чем любопытство, и в скором времени парень забылся безмятежным сновидением.

Утром он уже жалел о количестве выпитого алкоголя, но утро на то и есть утро, чтобы горестно вздыхать о том, что успел наворотить и уже не исправишь. Первым ударом стал будильник, заблаговременно включенный Антоном и теперь благовестом возвещающий парней о начале нового дня, о том, что нужно встать, привести себя в пристойный вид и последовать на общий сбор в опере. Но уже первый пункт этого плана казался невыполнимым. Первым поднялся Весень. Подумав, он попинал Игоря, извлекая из сонного тела стоны и мольбы о пощаде, после чего тот всё-таки принял вертикальное положение, и Антон, бережно подхватив его за шкирку, помог другу забраться в душ. Было благоразумнее пропустить вперёд страдающего с похмелья, дабы тот пришёл в себя и уже не смог заснуть, пока ты сам будешь мыться. Хотя у самого Антона глаза слипались, словно смазанные липким воском, и желание отбросить всё и лечь обратно спать было невыносимым, но, на счастье, в дверь постучали, а за ней обнаружился уже вполне бодрый Адам Евгеньевич. По сравнению с ним Весень был ближе скорее к трупу, чем к готовому к деятельности человеку. Ему посоветовали выпить кофе, потом ещё кофе и не забыть про вкусный завтрак всё с тем же кофе, после чего учитель с чувством выполненного долга вернулся в свой номер. К этому времени из душа вышел воскресший Игорь, и теперь уже он волновался о том, что Антон элементарно не доживёт не то что до конца собрания, но даже до его начала. В конце концов они втроем, в приличном виде и адекватном состоянии, вышли из отеля и отправились к станции метро.
Партер концертного зала наполняла самая разнообразная публика, в общей массе не представлявшая пёстрого скопления, но если присмотреться внимательнее, понимаешь, что каждая отдельно взятая личность имеет не последнее значение в мире музыки. Конечно, не обо всех это можно сказать, но когда Игорь с Антоном наткнулись на очередного именитого исполнителя, им уже стало немного дурно. А может, так подействовали на них духи исполнителя, точнее, исполнительницы - довольно высокой видной дамы, грудным звучным голосом пожелавшей им на немецком хорошего дня. Адам Евгеньевич шёл рядом, пару раз он останавливался и перебрасывался с кем-то приветствиями и приятельскими фразами, после чего продолжал вести своих подопечных куда-то в сторону, где, очевидно, собирались все русскоязычные гости. Как оказалось, зал поделили на несколько секторов: с левой стороны относительно сцены собрали приехавших из России и стран СНГ, следом за ними располагались носители английского языка, потом шёл немецкий, французский и так далее. Когда все присутствующие сгруппировались по языкам, они уже не казались такой большой толпой, а когда все заняли свои места и голоса в рядах начали стихать, показалось, что людей стало ещё меньше.
Антон устроился за каким-то высоким мужчиной, полностью закрывающим его широкими плечами, и уткнулся головой в спинку переднего сидения. Сонливость навалилась на него не хуже горного оползня и придавила своей неподъёмной массой. От царившего вокруг говора началась головная боль, и, наверное, если бы не мерзко пульсирующий висок, Весень бы уже отключился. Да, ночью, будучи полным энергии, ему казалось, что всё будет очень хорошо, что после репетиции у него останется достаточно сил. В какой-то момент он даже поверил, что после сбора и всего остального он ещё осилит партию с Виславом один на один... Даже малыш детсадовского возраста не настолько наивен.
Когда они пришли в заранее занятый Адамом Евгеньевичем кабинет, а точнее, что-то вроде маленького зала с небольшой сценой, на которой стояло фортепиано, Вислав без лишних слов взял скрипку и, чтобы размяться, наиграл небольшую вариацию. Но когда Антон занял своё место и приготовился играть, тот внезапно остановился.

- Что ещё ты будешь исполнять?
- Балладу Шопена... – озадаченно ответил Весень. – А что такое?
- Сыграй её сейчас, - резко бросил Тополевский. – Я... Просто хочу кое-что проверить...
- И что же? – в голосе парня сквозило недоверие.
- Сначала сыграй, потом узнаешь.

Антон пожал плечами и повернулся к клавишам. Тихонько затренькали верхние октавы, к ним присоединилась левая рука, пальцы порхали и перебегали один за другим, замедляя и ускоряя темп. Казалось, что пианист вошёл в транс, фигура его была расслаблена, дышала гармонией и слегка покачивалась при переходах с низких октав на верхние и обратно. И чем дальше играл Антон, тем больше погружался вслед за ним в этот транс Вислав. Он стоял, оперевшись руками на крышку фортепиано и прикрыв глаза. Но когда мелодия обрела напряжённый характер и стремительно понеслась вперёд, он дёрнулся и распахнул глаза.
Тут до него дошло, что Весень ещё ни разу не ошибся, не споткнулся и, кажется, ни секунды не раздумывал над тем, как сыграть тот или иной момент. Всё шло гладко, но... Почему же тогда он так ошибался в сицилиане? Почему деревенел и нервничал? Сейчас он имел вид профессионального исполнителя, тогда на репетиции – запуганного школьника, в первый раз вышедшего на экзамен. Или дело вовсе не в Антоне?
А музыка всё лилась и лилась, катилась, неслась, ноты набегали одна на другую, бурлили и вытекали в солнечную гавань. Антон был где-то далеко, не существовало для него ничего, кроме ощущения клавиш под ловкими подвижными пальцами. Поэтому он не заметил, когда Вислав подошёл чуть ближе, склонился над ним, и пара тёмных длинных прядей упала ему на плечо. Но потом кое-что внезапное заставило музыканта остановиться за два такта до конца произведения. Он едва не подскочил на месте, когда чьи-то паучьи пальцы зарылись ему в волосы. Давно забытый жест, словно привет из прошлого – он часто так делал, тот Вислав...

- А ну прочь грабли! – от неожиданности Антон крикнул слишком громко, и Тополевский отшатнулся. – Это ещё что такое?
- А... – Вислав растерянно уставился на него. – Наверное, проснулась старая привычка...
- Усыпи её обратно, - пробурчал Весень.
- Ничего, Тоня, не рассыплешься.
- А вот тебя укорочу, Тополь, - едко кинул в ответ Антон.
- Тополь? – удивился Вислав. – Ты же вроде против старых прозвищ. А хотя... Ты подумай, какой тандем получается: «Виртуозный скрипач Тополь и не менее талантливый пианист Тоня, можете не любить, но жаловать – обязательно!». О да, Вена будет наша...
- Пф, позёр, - Антон не смог сдержать улыбку.

... Висок пронзило тупой болью. Антон поморщился и, чтобы хоть как-то отвлечься, обвёл ряды занятых мест мутным взглядом, сам не зная, чего ищет. Слова организатора пролетали мимо ушей, как парень ни пытался сосредоточиться на излагаемой информации, она проходила сквозь него, словно вода через сито, поэтому он целиком и полностью надеялся на внимательность Игоря и Адама Евгеньевича. А взгляд всё блуждал, переходил с головы на голову, пока не остановился на одной, расположившейся во втором ряду. Угадать, кому принадлежит голова, не так уж и сложно: ни у кого более в зале мужские плечи не сочетались с покоящимися на них длинными прямыми волосами. Периодически голова заметно начинала клониться набок, но потом резко дёргалась и возвращалась в исходное положение. Неудивительно – Вислав всё-таки не робот, и их ночной рейд не мог его не вымотать.
Принёс ли этот рейд какие-то плоды? Определённо да. Может, сказалось отсутствие Штольца, а может, подсознательное понимание того, как мало у них осталось времени, но и Антон, и Вислав начали оттаивать. Но делать они начали это по-странному. Взять хотя бы то, что играть они начали, отделившись друг от друга бетонной стеной...

- И с какой стати я должен выходить в коридор? – справедливо возмущался Тополевский.
- Ну, согласись, мне с фо-но туда вылезать совсем не комильфо, - резонно заметил на это Антон.
- Зачем вообще это делать? Моё присутствие здесь тебя не устраивает?
- Если я скажу, что да, ты выйдешь в коридор? – несмотря на наглый тон, лицо Весеня выражало непоколебимую святость. Вислав послал ему один из тех взглядов, под которыми собеседник испуганно съёживается и ретируется в дальний тёмный угол, и дёрнул уголками губ.
- Ладно, Тоня, этот зал слишком тесен для нас двоих! – и он вышел. Затем его голос раздался уже из-за двери: - Будешь лажать – буду бить смычком.
- Я трепещу, - пробубнил под нос Антон. Стоило скрипачу покинуть комнату, и язвительное настроение сразу поутихло. Но не сможет же он на концерте выгнать его вон или отгородить от себя стеной – нужно принимать меры, нужно постепенно привыкать к тому, что кроме того, как слышать игру Вислава, он будет его ещё и видеть и физически ощущать его присутствие.
- Готов?
- Как висельник.
Не самая приятная метафора, зато очень правдоподобная – в том плане, что за всё то время, что они потратили на несчастную сицилиану, начиная с вечера, вполне можно было бы успеть пару раз умереть. Или пару десятков раз.
«А всё потому, что руки у кого-то растут явно не из плеч», - невесело заметил про себя Антон. Сейчас у него всё получится, хотя бы потому что после такого наглого жеста по отношению к Виславу будет стыдно провалиться. Ну и пусть, что как музыкант он хуже – глупо тешить себя самоуверенными надеждами – да, хуже, но это не повод для поблажек, нытья, обид и прочих радостей уязвлённого самолюбия. К тому же никто не захочет стать заложником университетских аудиторий и личным блюстителем чистоты кабинета духовых инструментов.
Антон отсчитал до трёх, и все его мысли сосредоточились на рояле. Вислава было прекрасно слышно, конечно, не так, как если бы он стоял рядом, но достаточно, чтобы ловить темп и характер звучания музыки. Странное ощущение, будто бы на самом деле Весень просто играл для себя в пустом зале, и вдруг какой-то незнакомец, бродивший неподалёку, услышал его и решил присоединиться. По законам жанра он бы зашёл затем внутрь и похвалил его игру и, может, даже оказался бы директором театра или знаменитым музыкантом, как раз ищущим себе аккомпаниатора. Но кто мы такие, чтобы следовать законам жанра? Поэтому, когда музыка стихла, из-за двери появился всего лишь Вислав, однако одно его выражение лица уже не могло не вызвать улыбку.

- Весень, ты эгоистичная беспринципная скотина, - проговорил он, буквально трясясь от гнева.
- Я учился у лучшего, Оби Ван, - не теряясь, ответил Антон. – Что не так?
- Тебе действительно нужно было весь вечер валять дурака, чтобы потом припереться ночью в театр и начать играть нормально?! Или прогулки под луной на тебя хорошо влияют?
- О-о, что ты, просто на меня плохо влияет твоя кислая физиономия перед глазами, - протянул пианист и, не дав Виславу времени возмутиться, тут же отвернулся к роялю и рявкнул: - Ещё раз! За дверь! Куём железо, пока горячо!
- Нет, - отрезал Тополевский. – Хватит страдать хер... глупостями, я отсюда никуда не пойду. А скажешь ещё что-нибудь про мою физиономию – покараю всё тем же смычком.
- Но я не могу...
- Меня должно это волновать? – нагло перебил Вислав. Взгляд его был настолько полон надменного превосходства, что, будь оно материальным, имело бы вид бронетранспортёра. Под действием этого ментального БТРа Антон поник; он лишь кивком дал понять скрипачу, что тот может оставаться, и сразу отвернулся. Да, это тебе не репетиция по Скайпу - не выключишь микрофон, когда пожелаешь, не выйдешь из сети, если надоело. А камера и так всегда выключена, чтобы лишний раз не раздражаться и не терпеть на себе туманный взгляд, пусть и взирающий лишь с монитора.
Итак, они продолжили играть. С чувством, с толком, с расстановкой. Антон лажал от всей души, лажал, как в последний раз, словно от этого зависела его жизнь. Вислав под его влиянием сбивался с ритма, ругался благим матом, ругал Антона, ругал инструменты, акустику зала, Шоссона – всё, до чего добиралось в своих устремлениях его сознание. Но даже Штольц, услышав это сбивчивое, обильно поливаемое руганью исполнение, сказал бы, что не слышал ничего более живого и чувственного. На исходе часа из сицилианы исчезли последние изъяны, и игра «Растрясти Антона» сменилась более динамичной – «Кто кого переиграет». Уже забыв о своей изначальной цели, они вспоминали всё подряд, и чем быстрее и сложнее это было, тем лучше для исполняющего. Весень был в ударе, казалось, что он готов продолжать поединок до самого утра. Чего Вислав не мог сказать о себе. Поэтому, отыграв сонату Грига, он предложил отправляться по домам. Он сопроводил Антона до метро и проехал с ним до его станции, там растряс успевшего заснуть пианиста и, отослав его на поверхность, отправился к своей ветке.

... Люди вокруг зашевелились и начали покидать свои места. Вислав впереди в очередной раз дёрнулся, поднялся и скрылся из виду вместе с Штольцем.

- Весень, не спи, - Игорь потрепал его за плечо, от чего только стихшая боль в виске вспыхнула с новой силой. – Эй, ты в порядке?
- Да, голова просто... – Антон поднял на него воспалённый взгляд, но тут же зажмурился от очередной вспышки боли.
- Та-а-ак, - Игорь начал копаться в своём рюкзаке. – Черт, оставил в номере... Сейчас будет перерыв на обед, потом генеральная, я быстро смотаюсь в аптеку.
- Да забей, - вяло отмахнулся Весень. – К тому же, как ты объяснишь, какие таблетки тебе нужны?
- Не волнуйся, моего английского для этого хватит, - парень ободрительно улыбнулся и, подойдя к Адаму Евгеньевичу и сказав ему что-то, тыча пальцем в сторону Антона, спешно покинул зал. Пианист снова уронил голову на впереди стоящую спинку и лишь молился о том, чтобы ближайшие полчаса его никто не трогал. Конечно, если это только не Игорь, вернувшийся с лекарствами.
Подошедший учитель поинтересовался, нужно ли ему что-нибудь принести, на что Антон отрицательно мотнул головой и попросил оставить его в покое. Больше всего он сейчас мечтал о мягкой подушке и не менее мягкой постели, но реальность остаётся таковой, что в нужные моменты под боком оказывается только кресло в зрительном зале.

- А, Тоня, так вот ты где...
- Да что вам ещё нужно?! – вскинулся Весень. Затем, осознав, кто его потревожил, метнул в сторону Вислава полный ненависти взгляд. Правда, под влиянием головной боли он больше казался усталым или максимум – угрюмым.
- Вижу, ты тоже не выспался, - никак не отреагировав на выпад с его стороны, подытожил Тополевский.
- Угу, - лишь буркнул в ответ Антон.
Постояли. Помолчали. Зал практически опустел, немногие оставшиеся собирались возле организаторов и уточняли детали проведения концерта, некоторые, встретив знакомых, вели оживлённые беседы. Кто-то окликнул Вислава и энергично замахал ему рукой, на что тот ответил кивком и вежливой улыбкой. Затем он подхватил Антона за локоть и попытался поднять его из кресла.
- Какого чёрта ты творишь? – рыкнул тот, вырывая руку.
- Тебе бы на воздух, глядишь, поприветливей станешь, - сказал скрипач и повторил попытку поднять его на ноги.
- Мне и тут неплохо...
- «Неплохо» не равно «хорошо». Иди проветрись.
Или голос Тополевского звучал убедительно, или у Антона не было сил на препирательства, но он всё-таки послушался и вышел вместе с ним из зала и дальше – на улицу. Они молча стояли у парадного входа, Весень прислонился к одной из колонн, прикрыв глаза, Вислав встал с другой её стороны, расфокусированно глядя куда-то вперёд.
Он чувствовал себя ужасно уставшим. Нет, не только из-за репетиции. Если бы его попросили описать своё общее душевное состояние за последние несколько дней, он бы только ответил, что устал. Хотелось, чтобы это всё поскорее закончилось, поскорее наступил бы вечер фестиваля, он бы честно отыграл всё, что должен отыграть, а потом на какое-то время ушёл бы в бархатное забытье.
А может, не стоит даже дожидаться и наступления этого вечера? Незаметно вернуться в отель, собрать необходимые вещи и сесть на поезд до Зальцбурга и раствориться в сизой дымке сказочного города со сказочно-голубым небом...

- Где этот грёбаный Игорь с этими грёбаными таблетками... – сдавленно прогундосил Антон. Знакомый голос вывел Вислава из транса, вместо мысленного образа застывших вдали альпийских гор перед глазами снова возникли широкие улицы Вены. И вместе с этим прочь ушли мысли о побеге. Как ему вообще такое могло прийти в голову? Словно он герой какого-то экзистенциального романа в духе Харуки Мураками.
Он бы ни за что не уехал, уже хотя бы потому, что этот белокурый засранец достанет его даже из-под земли, чтобы потом туда же закопать.
За прошедшие годы Весень значительно изменился, Вислав даже сказал бы, что он осатанел, оскотинился и вообще стал непригоден для переваривания. Только он никак не мог нащупать причину всех этих перемен. В частности, он не понимал причину такого резкого изменения отношения к нему.
Какой-то долговязый парнишка с растрёпанными тёмными кудрями отделился от толпы и устремился в их сторону, победно размахивая маленьким пакетиком с изображением зелёного крестика.

- Я же говорил, что меня поймут! – выпалил он, подлетев к Антону.
- О мой рыцарь без лат и клячи, ты воистину спас мне жизнь, - с иронией в голосе отозвался пианист, выхватывая пакетик из рук парня и извлекая оттуда упаковку таблеток.
- Мог бы и спасибо сказать, - обиженно произнёс тот.
- Ага, мог бы.
Кудрявый незнакомец хотел что-то сказать, но вдруг замер, уставившись на Вислава, который всё это время не сводил с него подозрительного прищура.
- Это ты!.. – казалось, парень сейчас потеряет челюсть. Взяв себя в руки, он нацепил на лицо широкую улыбку и затараторил: - Ты Вислав, да? Я Игорь, друг Антона, виолончелист и просто положительно-прекрасный человек, - не дожидаясь ответного жеста со стороны Тополевского, он заключил его ладонь в крепкое рукопожатие.
- Не думал, что вы будете тут вместе, но так даже лучше, ибо, чувствую, этот зануда нас бы так и не познакомил, - судя по всему, молчаливость Вислава нисколько не смущала Игоря, как и то, что Антон буквально прожигал его взглядом. Болеутоляющие ещё не начали действовать, но свежий воздух немного прояснил его сознание, достаточно, чтобы в нём появились силы для нового выплеска негатива в сторону окружающих. Поэтому он хваткой коршуна вцепился в плечо друга и произнёс с самой сладкой улыбкой, на которую только мог быть способен:

- Игорюшенька, умерь свой пыл, Вислав уже дымится, - к чрезмерно ласковой улыбке примешался взгляд серийного убийцы. – Может, пройдёшься пока? Чего тут стоять, перерыв же...
- Ну нет, - не робея перед сатанеющим Антоном, возразил Игорь. – Если и пройдусь, то вместе с вами. Как насчёт чашки кофе за уютным столиком? А то вы какие-то сонные.
В разговор вмешался Вислав:
- Действительно, почему бы и нет? Не знаю, как Антон, а мне заряд кофеина не помешает, - и он посмотрел на Весеня, даже не пытаясь скрыть, как его забавляет складывающаяся ситуация.

Игорь засиял от восторга. Неприветливый вид Вислава сначала привёл его в замешательство, но первое впечатление часто обманчиво. Кто знает, вдруг этот Тополевский на самом деле очень даже славный малый? Чувствуется в нём что-то притягательное, какое-то природное обаяние, пусть с первого взгляда внешность его и отталкивает. А может, всё дело в веснушках? Человек с таким количеством веснушек обязательно должен оказаться хорошим. К примеру, у Антона их нет вовсе. А Игорю они не нужны, ибо если бы он обладал ещё и этим атрибутом внешности, то столько обаяния просто не уместилось бы в одном человеке!

@темы: ориджиналы, творчество, рассказы, музыка

---

Ночь в Этажах

Сейчас бы кто-то наверняка казал: ой, ну и что? Как будто никто больше ночами никогда не гулял и рассвет не встречал.
Кто-то, конечно, гулял и не раз, но не я. По причине усиленной заботы родителей блуждания по городу ночью были мне заказаны, да и гулять в нашем городе впотьмах, если ты маленький беззащитный представитель женского пола, совсем не безопасно.
Так о чем я? Все началось с предложения посмотреть мегалуние с высоты крыши Этажей - второго по высоте здания после Исакия в округе. Предложение было принято, и вот я уже трясусь в автобусе, наблюдая в окно подернутое призрачной дымкой облаков ночное светило. По идее, в Питере затмение должно было быть видно ближе к рассвету, но почему бы не провести ночь в антикафе или на крыше, развалившись на креслах-мешках? Потому что:
а) деньги
б) холодно.
Но это нас не остановило. Мы согревали мешки теплом наших тел (и лучше киношных трупаков), Еся слушал Мельницу, Флер и прочее в моем исполнении, читали стихи Бродского и Маяковского у памятника Пушкину, заливали это дело Пастернаком и Френки Шоу. Это была длинная ночь под огромным ликом луны, да.
Питер ночью совсем не то, что Питер днем. Под покровом темноты это город огней, музыкантов, фриков, блуждающих работяг или пьяниц и дурней вроде нас, ищущих впечатлений. Ночью он превращается в нагромождение пяти-шестиэтажных домов и строений с мерцающими крышами, пронзаемых огненной стрелой Лиговского проспекта. Не видно ни одного купола, кроме Исакия, ни одного дворца - только сонм искусственных огней и шум на автостраде.
Ночь была долгой. Мы с нетерпением следили, как белый диск постепенно превращается в рыжеватую улыбку Чеширского кота, а затем - в одинокую лодку, покачивающуюся на облачных волнах, и думали: Ну где оно? Затмение где?
Но Питер на то и Питер, чтобы в решающий момент все самое интересное закрыть тучами, поэтому кукиш вам с арахисовым маслом. Но зато мы видели много звезд, ОЧЕНЬ много звезд, и даже сонливость в какой-то момент отступила. По крайней мере у меня, Есь ретировался с рассветом. И вот я сижу на крыше в полутрансе и наблюдаю, как утренние лучи все больше озаряют город. И мне хорошо. Слышится карканье, крик чаек, шумят автомобили, изредка вдалеке гудит поезд. Ощущение страха из-за нахождения в практически незнакомом городе в полном одиночестве напрочь отсутствует. Мысль о том, в каком состоянии приду на пары - тоже. Просто в истинной манере Бальзака - Лао-Цзы спрашиваю "Ну и что?"
Не было бы еще так холодно... Без пледа и термоса рассвет тут лучше не встречать вовсе, если не хотите отморозить особо нежные места.
Но день начался прекрасно. Гармония, ощущение неспешно идущего времени, полное слияние с окружающей действительностью. Наверное, так себя чувствуют монахи-буддисты, встречающие утро нового дня на вершинах гор.

@темы: Питер, ночь, отдых, рассвет

---

Дуэт одиночек. Глава 4.

Автор: Сарказматик Син
Бета: сам себе бета
Фэндом: Ориджиналы
Персонажи: пианист, скрипач и прочий оркестр
Рейтинг: PG-13
Жанры: Повседневность, Психология, Драма, Юмор, Слэш (яой)
Размер: Миди

Описание: История о гении и упорстве, тщеславии и одиночестве, о музыке, единой для всех и стирающей границы противоречий.



Публикация на других ресурсах: Публиковать нельзя.


Глава 4. Прелюдия. Фрагмент 1.


Тиканье настенных часов. Шорох приподнимаемой сквозняком прозрачной занавески. Грифель карандаша, выводящий в нотной тетради штрихи ритма и чёрные и пустые головки нот. А если прислушаться получше, то можно услышать кипение двенадцати детских голов, совершающих невероятные потуги над диктантом. Работа оказалась внезапной, как снег на голову, да еще и контрольной, да еще и с только что изученным размером. Через две минуты учитель в последний раз проиграет задание, и уже остаётся полагаться только на свой слух, память и внимательность.
Однако тринадцатая голова, расположившаяся подле окна с приподнимающейся занавеской, свою умственную работу уже завершила и теперь лениво разглядывала, как напротив здания школы подъёмный кран на стройке вытягивал наверх очередную массивную балку. Заветные две минуты истекли, замолк шорох карандашей, и все дети начали старательно прислушиваться к звукам, извлекаемым из небольшого чёрного фортепиано. Тринадцатый ученик сверил свои записи с тем, что услышал, взмахнул пару раз рукой в воздухе, имитируя дирижёра, и с удовлетворением отложил работу на край стола. Что-что, а диктанты ему всегда давались легко. Вот чтение с листа – это да, можно или перепутать размер, или взять слишком высоко, или вообще радостную песенку начать исполнять в миноре. Но тут просто необходима практика, и ученик был уверен, что в пятом классе и чтение с листа не будет для него составлять особых проблем.

- Так, дети, все записали? Сдаём тетради.

Четыре человека отрицательно замотали головами и попросили еще несколько минут. Казалось бы, задание не является астрономически сложным, но, как это часто бывает, люди до последнего момента остаются не уверены в правильности своих действий, и потому тянут время, даже если сделать ещё что-либо они уже не в силах. Как говорится, перед смертью не надышишься.
В дверь уверенно постучали. Незнакомцу сказали, что идёт диктант, на что он ответил, что ему потребуется всего пара минут. Преподаватель разрешила войти. В дверном проёме появился тощий мальчишка лет четырнадцати. Окинув класс придирчивым взглядом, он произнёс:

- Антон Весень тут есть?

Тринадцатый ученик, успевший впасть в полудрёму, встрепенулся и оглянулся на говорившего.

- Да... Это я.
- После урока зайдёшь в актовый зал, - бросил ему подросток и, тряхнув тёмными волосами чуть выше плеч, вышел из класса. Все ученики оглянулись на Антона, будто спрашивая, что это было. Но он сам даже предположить не мог, что могло понадобиться старшекласснику – а это наверняка был старшеклассник – от него, тихого мальчика, оканчивающего четвёртый класс. Пусть он и был одним из лучших на потоке. Пусть ему и пророчили судьбу талантливого пианиста.
Да и кто вообще этот угрюмый тип? Антон начал перебирать в памяти учеников, с которыми был знаком, и тех, которых просто знал каждый. Последних было не так уж и много, всё-таки лауреаты не на каждом квадратном метре валяются. Лауреаты... Тут Антона осенило. Точно, это же тот самый мальчишка с класса скрипки, про которого с благоговейным придыханием еще четыре года назад рассказывал им директор, когда Весень только поступал в музыкальную школу. Дабы убедить отца мальчика в квалифицированности сего заведения, им перечисляли всех добившихся успеха в музыкальном ремесле выпускников и юных дарований, обучающихся в этих стенах на данный момент. И среди этих дарований упоминалось имя Вислава Тополевского. Тогда директор указал им на стенд «Ими гордится школа», где из правого верхнего угла на них взирал худой невзрачный мальчик с чёрными туманными глазами. Он был единственным, кто не улыбался на фотографии. Но Антона и его отца заверили, что Вислава ждёт консерватория Римского-Корсакова или даже практика за границей. Антон ещё раз взглянул на фотографию, но вместо того, чтобы восхититься настоящим талантом, невольно поёжился под тяжёлым взглядом.
Урок окончился, детям объявили оценки за диктант, и, один довольные собой, другие – разочарованные, они покинули класс и спустились в гардероб. Антон отстал о толпы и побрёл в актовый зал. Его не покидало смутное ощущение, что этот Вислав позвал его не для хороших новостей. С другой стороны, что плохого можно было ожидать? Ничего дурного он не сделал, с успеваемостью проблем нет, никто на него не жаловался... Отбросив сомнения, Весень распахнул тяжёлую дверь и заглянул в просторное помещение с высоким потолком, заставленное рядами мягких стульев с откидными сидениями.
Откуда-то спереди, со стороны сцены, раздался голос его преподавателя.

- А, Антон, проходи, не стесняйся, что ты как не свой?
Мальчик приблизился к сцене, и Василий Дмитриевич поднялся ему навстречу, приветливо улыбаясь. За ним показался Вислав. Он сидел на столе, ссутулившись и болтая ногами. Рядом лежала в футляре скрипка.
- И... Зачем меня позвали? – поинтересовался Антон.
- Помнишь про ежегодный концерт в театре, который проходит в мае? – спросил в ответ Василий Дмитриевич.
- Конечно! Только причем тут я?
- А ты в нём участвуешь, - вставил Вислав, голос его прозвучал неожиданно отстранённо.
Антон решил, что он ослышался. Он удивлённо взглянул на учителя, затем на Тополевского. Первый ему ободряюще улыбнулся, в обрамлённых лучистыми морщинками глазах светились искренняя радость и гордость за своего ученика. Второй смотрел ему в глаза с холодным молчанием и толикой заинтересованности. Было тяжело долго смотреть ему в лицо, и Весень опустил взгляд.
- Вы это серьёзно сейчас? Я действительно способен...
- Ты ещё сомневаешься в своих способностях? – рассмеялся Василий Дмитриевич. – Тем более, Вислав поможет тебе с подготовкой, он в этом деле воробей стреляный.
- Вислав? – непонимающе промолвил Антон.
- А ты думал, я тут просто так сижу? – Тополевский соскочил со стола и приблизился вплотную к мальчику. Он был выше него почти на две головы, и, чтобы смотреть ему в лицо, Антону пришлось чуть ли не пригнуть затылок к лопаткам.
- Мы будем играть в дуэте, ангелочек златовласый, - и потрепал Весеня по мягким кудрям. Тот пригнулся и одёрнул его руку.
- Не надо трогать мои волосы, - неожиданно грубо произнёс он.
- А то что? – насмешливо поинтересовался Вислав.
- Вислав, не надо: попросили – не делай, - сказал ему Василий Дмитриевич. Парень зыркнул в его сторону, но руку всё-таки убрал, при этом как бы случайно зацепив Антона за ухо.
- В пятницу на занятии я принесу ноты, который вы будете исполнять. Сначала разучишь всё со мной, потом начнём совместные репетиции с Виславом. Думаю, вы поладите, ведь так? – при этом учитель пристально глянул на Тополевского. Тот хмыкнул и кивнул, затем сказал:
- Ладно, познакомились, теперь мне уже пора, - он развернулся к выходу и, проходя мимо Антона, посмотрел на него сверху вниз, будто оценивая, и, не удержавшись, снова потрепал по волосам.
- Ничего, ангелочек, не рассыплешься, - едко бросил он, когда Весень нервно дёрнулся от прикосновения.
- Не переживай, он всегда такой... с новыми знакомым, - попробовал успокоить Антона Василий Дмитриевич, когда дверь за Виславом захлопнулась.
- Кажется, он со мной вообще играть не хочет, - с нотками обиды в голосе пробормотал мальчик. Его всё ещё не покидало неприятное ощущение от этого цепкого, пристального взгляда и прикосновения к голове по-паучьи тонких и длинных пальцев. Да и вообще Вислав оставлял впечатление какого-то длинного, угловатого существа, на фоне окружающей действительности кажущегося тонов на пять темнее и градусов на десять холоднее. Или всё дело в бледной коже и преобладании чёрного цвета в одежде?
- Не волнуйся. Он – хочет. Уже хотя бы потому, что он просто хочет играть, а где и с кем – вопрос второстепенный.
Почему-то эти слова не придали Антону большей уверенности.

***

Когда Антон зашёл в кабинет специальности, еще шёл урок, потому он извинился и тихо устроился на стуле в углу, за столом. Он часто приходил раньше положенного времени – просто отец не мог привозить его позже, ибо опоздал бы так на работу – и Василий Дмитриевич, а вместе с ним и его ученик уже привыкли, что за пятнадцать минут до конца урока у них появляется незаметный слушатель. Правда, временами слушатель начинал постукивать пальцами по столу, повторяя ритм исполняемого произведения. Но это никого не отвлекало: ученик был слишком поглощён разбором заклинаний, разбросанных по нотному стану, а преподаватель – исправлением его косяков.
Когда несчастного ребёнка наконец-то отпустили домой, Весень занял его место за инструментом и выжидающе уставился на преподавателя.

- Что, уже не терпится начать? – ухмыльнулся Василий Дмитриевич.
- Ну... – Антон смутился. – А у меня есть выбор?
- Выбор есть всегда. Не смотри на меня так, будто готовился к казни, ничего сверхъестественного я не приготовил, - и мужчина вытащил сложенные в файлы листы и расположил их на подставке для нот, после чего попросил ученика уступить ему место и наиграл мелодию. Действительно, она была несложна, но очень напевна, чувствовалось, что это нежный аккомпанемент, которому не хватает звучного голоса певца или ведущего инструмента. В определённый момент в музыке появились напряжённые ноты, она раскрылась во всей своей полноте, расширилась и, будто поток поднимающихся подземных вод, затопила собой каменные пустоты, после чего стремительно отхлынула и завершила своё движение тихой тоникой.
Антон позволил себе выдохнуть.
- Что это?
- Изначально это произведение предназначалось для хора, но потом умелые люди адаптировали его для исполнения фортепиано и скрипкой. По сути, они обогатили мелодию аккомпанемента, а скрипка заменила хор. Тебе бы послушать изначальный вариант, я даже предложил Амалии Викторовне включить эту песню в репертуар... – мечтательно произнёс Василий Дмитриевич. – Но, видимо, у неё нет желания тратить время на отработку французского произношения.
- А жаль... – протянул Антон.
- Ну что, нравится?
- Конечно!
- Тогда давай разбирать!
Преисполненный энтузиазмом, Весень сел за фортепиано и приступил к уроку.

***

Дни сменяли один другой, будто картинки калейдоскопа. Неуверенной гостьей на порог города ступила весна: она и так достаточно припозднилась, и теперь, видимо, чувствовала себя неловко. Близился ясный апрель, а за ним май, а значит – концерт в театре и выпускной экзамен младшей школы.
Антону было трудно определить, какое из этих событий важнее. Конечно, он выступал до этого на сцене, но по сравнению с готовящимся событием эти выступления можно сравнить с концертами на детском утреннике. Собственно, и на утренниках в школе его тоже заставляли играть, точнее, просили в приказном порядке.
Сегодня предстояла первая совместная репетиция с Виславом. Если быть предельно честным, Антон даже не представлял – как это, играть с другим человеком, подстраиваться под его ритм, громкость, манеру исполнения... И ведь это не на рояле в четыре руки играть – это скрипка! И не абы кто, а ученик, на которого молится весь преподавательский состав смычкового отдела, да что там – всей школы! Сказать, что Весень боялся сесть перед ним в лужу, значит не сказать ничего.
Иногда на занятиях он краем глаза замечал знакомую тощую фигуру, выглядывающую из-за приоткрытой двери. Выходит, Виславу всё-таки было интересно, как продвигаются дела у его компаньона? А ведь обычно, сталкиваясь с Антоном в коридоре, скрипач делал вид, что совершенно не замечает его с высоты своего роста. Как в буквальном смысле, так и в фигуральном.
Когда Весень вошёл в актовый зал, Тополевский уже был там и, как и при их первой встрече, сидел на столе и болтал ногами. Убедительные просьбы преподавателя сесть на стул и не портить казённую мебель его ни капли не смущали. Видимо, зайди в зал президент, Вислав точно так же продолжал бы восседать на столе и буравить окружающих туманным взглядом.

- Вы опаздываете, молодой человек, - прокомментировал приход Антона Андрей Романович – преподаватель по классу скрипки.
- Простите, я... немного заблудился в метро, - запинаясь, оправдывался мальчик.
- Ты ехал в метро сам? – удивился мужчина.
- Папа занят с раннего утра, пришлось ехать одному.
- Хм... Ну, хорошо, что всё хорошо, - задумчиво произнёс Андрей Романович. – Итак, Антон, Вислав, для начала небольшая разминка, так сказать, давайте привыкнем друг к другу. Возьми тональность соль-мажор.
Тополевский взял скрипку и поднялся на сцену, Антон последовал за ним и расположился за роялем. Когда он вытаскивал подставку для стула и под ноги, Вислав криво усмехнулся. «Конечно, тебе же ни до куда не нужно дотягиваться... Тополь!» - со злостью подумал Антон. Затем они играли гаммы и трезвучия, скрипач умело подстраивался под юного и неопытного компаньона и, хвала ему, делал это без каких-либо подколов и насмешек. Поэтому через некоторое время первая робость Антона немного отступила, он расправил ссутуленные плечи и даже почти избавился от ощущения, будто Антон Романович прожигает его взглядом.
В зале появился Василий Дмитриевич, сел рядом с коллегой и предложил приступить непосредственно к произведению. Решили, что сначала ребята по отдельности исполнят свои партии, затем начнут их соединять. Право играть первым отдали Виславу. Антон хотел спуститься на время вниз, но, повернув голову, замер, поражённый. Куда делось это угловатое хмурое существо, посылавшее ему кривые ухмылки и насмешки? Подросток, сидящий на столе, без стука входящий в кабинет посреди урока, идущий, не глядя под ноги, куда-то исчез. Вся фигура Вислава являла собой спокойствие и сосредоточенность, лицо с полуприкрытыми веками было расслаблено и, казалось, светилось изнутри каким-то особым сиянием высшей степени одухотворённости. Смычок уверенно двигался в руке, тонкие пальцы будто порхали по струнам, можно было подумать, что не из скрипки льётся дивная мелодия, а сам юноша – живой, тонко чувствующий инструмент.
Вот за что его хвалили преподаватели. Вот почему ему прощалась некоторая фривольность в поведении. Если бы сейчас Антону сказали, что именно этот Вислав небрежно трепал его по волосам, с насмешкой называл «златовласым ангелочком» и никогда не замечал его в школьном коридоре, он бы ответил: «Нет, это не может быть он! Он... он слишком прекрасен, чтобы сделать что-то подобное...»
Но магия музыки подошла к концу. Затихли финальные такты, помедлив, Тополевский опустил скрипку и выжидающе воззрился на преподавателя.

- Какое... качественное исполнение, - выдохнул Василий Дмитриевич. – Недочёты есть, ты не дотягиваешь на кульминации... – словно пытаясь нащупать хоть какой-то изъян, добавил он, - Но, всё же, за такой срок выучить так хорошо...
- Я просто много тренировался сам, - отчеканил Вислав.
- И будешь тренироваться ещё, - сказал Андрей Романович. – Ну, теперь Антон. Не нервничай.
Весень растерянно оглянулся на Василия Дмитриевича, затем на Вислава. Что, он должен играть? После такого? Да он в жизни не сыграет так мелодично и душевно! Руки начали предательски подрагивать. Пытаясь скрыть это, мальчик принялся расставлять ноты и разминать пальцы.
- Ну-у же-е... – протянул нетерпеливо Вислав, заставляя Антона ещё больше суетиться.
- Да.. я... сейчас.. – наконец, взяв себя в руки, он начал играть. И споткнулся после пятого такта. Остановился, виновато улыбнулся учителям и начал сначала. В голове творился такой сумбур, что было невозможно сосредоточиться на нотах, его пальцы жили своей жизнью, блуждая по клавишам, усиливая нажим там, где это ни к чему, и скатываясь в пиано, где требовалось бы крещендо. Закончив играть, Антон опустил руки на колени и весь будто съёжился, молча ожидая волны критики.
- Кажется, мы всё-таки играем реквием... – прозаическим тоном подытожил Тополевский.
- Вислав, без твоих комментариев обойдёмся, - одёрнул его Андрей Романович. – Ребёнок переволновался, пусть попробует ещё раз.
- Да, у него бывает, - согласился Василий Дмитриевич. – На занятиях играет хорошо, а как пустишь на сцену – деревенеет... С первого класса с ним воюю. Антон, расслабься, не суетись, на седьмом такте расширяй звук, не опускай локти, округляй движения.
- Хорошо, - тихо ответил Весень и начал снова. Возможно, не чувствуй он на себе взгляд Вислава, было бы легче. Но этот тип вцепился в него чёрными омутами, сквозящими холодным цинизмом, и, казалось, этот холод пробирался под одежду и мурашками взбирался по спине, проникал в уши и превращал мозг в кусок замороженного рыбного студня. От мыслей о рыбном студне Антона передёрнуло. А вместе с тем пришло раздражение.
Что ему до этого самоуверенного мальчишки? В конце концов, он играет не для того, чтобы произвести на его впечатление, а чтобы показать Василию Дмитриевичу, и Андрею Романовичу, и вообще всем, что способностей у него ничуть не меньше, чем у того же Тополевского. Уверенность разрядом пронеслась по пальцами, играть стало легче. Музыка окрасилась живыми переливами и действительно начала «говорить». Под конец Антон уже выпрямился и даже улыбался уголками губ.
- Ну вот, можешь же, когда захочешь, - довольно произнёс Василий Дмитриевич. – Начал оживать – уже хорошо. Теперь сохраняй боевой настрой, сейчас проработаем пару моментов и начнёте играть вместе.
Антон невольно расплылся в широкой улыбке. Ничто не вселяет такой уверенности и душевного спокойствия, как ободряющая похвала преподавателя. Кто-то подошёл сзади и уже знакомо потрепал его по волосам.

- Ну, отрабатывай, ангелочек, - в голосе Вислава вместо привычной насмешки слышалось что-то похожее на дружеское участие.

И он всё честно проработал, без запинок. Но стоило им заиграть вместе, и начался кошмар.

- Я не чувствую никакой отдачи с твоей стороны! – казалось, смычок в руках Вислава сейчас треснет. Антон молчал, низко склонившись над клавишами. Что он мог поделать, если выжать из себя более эмоциональное исполнение просто не получалось? Точнее, получалось ровно до того момента, как вступала партия скрипки. Словно Вислав, подобно энергетическому вампиру, вытягивал из него все краски и переносил их в изящный корпус своего инструмента. И чем больше замечаний звучало со стороны преподавателей, чем заметнее Тополевский скрипел зубами и закатывал глаза после фразы «Сначала!», тем подавленнее становился Антон.

- Так, мы уже засиделись. На сегодня всё, увидимся через два дня, пока занимайтесь дома. Занимайтесь, ясно? – с нажимом произнёс Андрей Романович.
- Антон, тебя разве не забирают? – поинтересовался Василий Дмитриевич. Словно очнувшись от транса, мальчик поднял на него усталый взгляд и выдавил из себя:
- Папа на работе, он не может. Я сам доеду...
- Куда сам? А если заблудишься?
- Не заблужусь, - пробубнил Весень.
Неожиданно рядом с ним оказался Вислав.
- Давайте поеду с ним. Всё равно мне спешить некуда.
- Нет! – Антон даже подскочил со стула. Уж чего-чего, а тащиться в метро с этим типом ему не хотелось ни капли. Ему просто было стыдно за свою неумелость, за эту репетицию, он в глаза не мог теперь Виславу смотреть, что говорить о том, чтобы он сопровождал его до дома?
- А всё-таки я поеду. Негоже маленьким ангелочкам одним по городу шляться.
- Хватит меня так называть, - огрызнулся Антон.
- Правильно он говорит. Вислав, отзвонись, как проводишь его, чтобы мы не волновались, - судя по тону Андрея Романовича, возражений он принимать не собирался.

В итоге Весень и Тополевский вместе шли к спуску в метро в полном молчании. Антон брёл, не отрывая взгляда от земли, Вислав шёл практически на автомате, витая в собственных мыслях. Периодически он возвращался на грешную землю, дабы убедиться, что его подопечный никуда не делся и деваться не собирается.
Так же молча они спустились в метро. Вислав уверенно двигался в живом бурлящем потоке прохожих – благо, в свои четырнадцать он был достаточно высок – и увлекал за собой Антона, вцепившись ему в руку. Мальчик тихо молился всем известным богам, чтобы эта птичья хватка не стала ещё сильнее, ибо он определённо чувствовал, как запястье начинало неметь. На станции долго стоять не пришлось, и они резво заскочили в подплывший вагон и устроились возле окна. Антон по-прежнему не решался взглянуть на Вислава, поэтому буравил взглядом черноту за стеклом, прислонившись лбом к холодной поверхности.
Длинные цепкие пальцы опустились ему на плечи.

- Э-эй ты-ы, - голос Тополевского раздался над самым ухом, отчего Антон вздрогнул.
- Что?
- Ну и почему ты меня боишься?
- Я не боюсь, - отмахнулся Весень, и его плечи сжали еще сильнее.
- А я говорю, что боишься. Это видно по твоей игре. Не перестанешь – у нас ничего не получится.
Мальчик молчал, только еще больше ссутулился. Вислав посмотрел вниз и заметил, как тот царапает ногтем ладонь левой руки и сдирает мозоли на пальцах.
- Не делай так, руки испортишь, а они тебе ещё пригодятся.
- Я всегда так делаю...
- Когда волнуешься?
- Нет. Просто всегда, - ничего не выражающим голосом ответил Антон.
Вислав глубоко вздохнул. Его уверяли, что в классе фортепиано появился юный талант, в разы быстрее осваивающий программу, с очень подвижными пальцами и живой манерой исполнения. Но перед ним предстал забитый, ни в чём не уверенный ребёнок, который ещё и имеет дурацкую привычку раздирать руки с этими самыми подвижными пальцами. А ведь на занятиях, наедине с учителем, он совсем другой, там он чувствует себя в безопасности... Ему просто нужно помочь, вселить веру в себя, показать, что он ничего не добьётся, пока сам не задаст себе установку: «Я способен на всё». Для этого Вислав и пошёл с ним: перед учителями Весень робеет, а он сам становится вредным на язык до невыносимого. И когда и что мать упустила в его воспитании...

- Антон, для чего ты играешь? – спросил скрипач.
- Как это – для чего? – удивился мальчик.
- Зачем ты пошёл в музыкальную школу? Почему именно фортепиано? Почему ты участвуешь в концерте, играешь со мной, в конце концов?
- Ну... – Антон замялся. Слова с трудом приходили на ум. «Потому что другого выбора у меня не было...» - пронеслось в голове, но он спешно отогнал эту мысль. – Папа рассказывал, что моя мама здорово играла на фортепиано. Когда я ещё не родился, она часто наигрывала красивые мелодии – она говорила, что так ребёнок родится умным и здоровым. Но... потом играть уже было некому, - он запнулся. Мать умерла при его рождении, он видел её только на фотографиях и свадебных видео. Но говорить о ней почему-то всегда было трудно, будто отрываешь от себя что-то жизненно необходимое, что нужно бы скрыть подальше от чужих глаз и главное – от себя, чтобы спокойно забыть.

- А я хотел слышать музыку. И... сейчас хочу, чтобы все слышали, что я умею играть, и чтобы отец это слышал и радовался, и чтобы...
- Подожди, - прервал его Вислав. Он уже не держал его за плечи, а встал рядом, облокотившись на поручень. – Остановись на первом. Запомни: ты никогда не должен играть, чтобы доказать что-то кому-то. Музыка не доказывает, она звучит и находит отклик в душах людей. Она сама себе цель. Играй просто ради того, чтобы играть, чтобы слышать, как всё, что накапливается внутри, выплёскивается наружу в виде музыки. Споткнулся – уверенно иди дальше, чтобы все поверили, будто так и должно быть. Ты никому ничего не должен: ни отцу, ни Василию Дмитриевичу, ни тем более мне. Просто играй. Ты же не ищешь повода, чтобы дышать?
Антон не отвечал. Он поднял голову и во все глаза смотрел на Вислава. Его слова звучали убедительно, в них скрывалась какая-то внутренняя сила. И лицо Тополевского излучало безбрежное спокойствие, словно он наконец произнёс вслух то, что успел передумать сотню раз. Да так оно наверняка и было. В голове у Весеня что-то щёлкнуло, и он почувствовал, что понял какую-то важную деталь личности этого угрюмого подростка, а точнее то, чем было музыка для него самого. Может, он понял это ещё на репетиции, когда услышал его игру, но не смог облечь свои выводы в осмысленную форму. Но теперь он стойко ощущал, что что-то новое возникло между ними, важное и вселяющее в душу чувство беспричинной радости.
Металлический голос объявил станцию, и Антон, опомнившись, дёрнул Вислава за рукав и потянул к выходу.

@темы: ориджиналы, творчество, рассказы, музыка

---

Дуэт одиночек. Глава 3.

Автор: Сарказматик Син
Бета: сам себе бета
Фэндом: Ориджиналы
Персонажи: пианист, скрипач и прочий оркестр
Рейтинг: PG-13
Жанры: Повседневность, Психология, Драма, Юмор, Слэш (яой)
Размер: Миди

Описание: История о гении и упорстве, тщеславии и одиночестве, о музыке, единой для всех и стирающей границы противоречий.



Публикация на других ресурсах: Публиковать нельзя.




Разработка. День первый.

На сцене музыканты благополучно добивали свое произведение. Дирижер изредка вставлял замечания, кто-то что-то бурчал под нос, но благодаря прекрасной акустике слышно было всё. Антон мирно посапывал на задних рядах, ожидая конца репетиции. Прогулка по городу его знатно разморила, уже часов в шесть подле Игоря плелся сонный представитель овощных, требующий кофе и горячий ужин. Позже, сытый и немного взбодрившийся, он отправился в оперу, Игорь долго не тосковал - Игорь уже успел приметить пару уютных местечек, где можно отлично провести вечер. Сегодня нужно нагуляться, ибо на следующий день ждет общий сбор всех выступающих, проработка программы фестиваля, после - генеральная репетиция. Так что до торжественного вечера, на который назначено мероприятие, не будет времени спокойно вздохнуть.

Люди на сцене начали собираться, застучали крышки футляров и уносимые пюпитры. Антон встрепенулся, обвел помещение мутным взглядом, но ни Адам Евгеньевич, ни Тополевский еще не появились. Вообще учитель заранее предупредил, что он немного задержится по делам, и Весень не знал, хорошо ли то, что вначале они с Виславом будут одни, хотя наверняка с ним придет его руководитель. Тогда еще хуже. Одно дело, когда заново знакомишься с партнером по игре, другое, когда при этом над душой стоит незнакомый тебе человек, да еще и указания дает.

С ловкостью лисицы Антон сбежал к первым рядам и затем - на сцену, устроился за роялем и разложил ноты. Хотя, казалось, в них вовсе не было необходимости: знаки, штрихи, каждый символ уже отпечатался у Антона на коре головного мозга; стоит ему прикрыть глаза и отключиться от лишних мыслей - и вот он, Шоссон, родимый, со всеми своими аккордами и переливами. Пальцы начало покалывать от желания играть, они уже
неслышно постукивали по клавишам, будто лихая тройка в ожидании ямщика, перебирающая копытами и рыхлящая сухую пыльную землю. Звон стремительных арпеджио заполнил зал. Трезвучия незаметно переходили в септаккорды, а те, в свою очередь - в хроматизм. Вверх, вниз, громче, тише, аккуратное округлое демидуэндо...

- Ну, здравствуй, Тоня.

И будто оборвалась струна. Голос казался непривычно низким и совершенно незнакомым. Не будь этой приятельски-насмешливой интонации и этого...
- Тоня? – с издёвкой повторил Антон. – Вот так, ни тебе Антон Вадимович, ни мистер Весень, никаких фантиков?

- До Антона Вадимовича еще дорасти нужно, а для "мистера" ты слишком русский, - длинная фигура вошла в зону видимости, криво улыбаясь. Или пытаясь выдать кривой изгиб губ за улыбку. Ну, вот он, Вислав Тополевский. Можно не любить, но жаловать – обязательно, - говорила его физиономия.

- Я с тобой играть не буду, - отрезал Антон.

- Что-то поздно ты спохватился.

- Да вот взглянул на рожу твою и спохватился.

- Ну и что ты заупрямился так? - к кривой улыбке добавилась выразительно поднятая бровь.

- Назовешь при ком-нибудь Тоней - прищучу, - глаза Антона угрожающе сузились. - Незачем использовать прозвища времен Мезозоя.

Вислав хмыкнул.

- Нет, я, конечно, понимаю, что выгляжу, кхм, старовато, но ты меня оскорбляешь.

Действительно, определить возраст Вислава по внешнему виду - задача непростая. Антон все это время неотрывно смотрел ему в глаза, поэтому многое успел разглядеть и подметить. Черты худого лица стали еще резче, казалось, проведи пальцам по скулам - порежешься. Больше остроты добавляет нос с горбинкой и узкими ноздрями. На лбу непонятно откуда взявшиеся морщинки - из-за них проблема с определением возраста. Веснушки. Россыпи бледных пятнышек, переходящих с лица практически по всему телу; спрятанные под рубашкой и брюками, они осторожно выглядывали из рукавов и мелкими скоплениями выступали на кистях и пальцах. И губы, большие, пухлые - пожалуй, единственное, что можно назвать мягким и выразительным одновременно во всем этом собрании резких черт и угловатостей.

Мало кто любил долго всматриваться в его лицо. Чем дольше делаешь это, тем менее привлекательным оно становится. Так кажется. Но Антон смотрел, с тупым упорством, словно если сейчас отведет взгляд, то признает себя подчиненным воле именитого скрипача. Но и скрипач не отводил взгляда - не в его стиле делать это первым. Еще одна причина, по которой люди стараются избегать зрительного контакта с Виславом. Взгляд темно-серых, практически черных глаз цепкий, оценивающий, но правая радужка немного косит, и кажется, будто бы два темных туннеля смотрят сквозь тебя, пронзая незримое препятствие, словно воздух.

Раньше Антону было неуютно смотреть Виславу в глаза. Сейчас же он получал от этого своеобразное удовольствие, которое испытываешь, вглядываясь в туманную чернеющую бездну, стоя на самом краю обрыва.

Если перестараешься - сам не заметишь, как сделаешь шаг навстречу бесконечности.

- У нас есть еще пара минут на обмен любезностями, не хочешь ими воспользоваться? - произнес Тополевский.

- А потом что?

- А потом придет Штольц, - лицо скрипача скривилось. Антон усмехнулся: стало очень любопытно, что же это за неприятный субъект, способный вызвать такое раздражение. Впрочем, субъект себя ждать не заставил и оповестил о своем появлении хлопнувшей дверью.

- Почему я не слышайт музыка, Вислафф? - обратился к нему среднего роста мужчина в аккуратном темно-коричневом костюме. Тополевский незаметно для него закатил глаза с видом "Ну все, началось...".

- Добрый вечер, мистер Фесень, guten abend, - тонкая сухая ладонь пожала руку Антона. - Я Герберт Штольц, концертмейстер Пражский консерваториа и, на данный момент, сопровоштающий господин Тополеффский, оченн рад, sehr glucklich, - зачем-то повторил по-немецки Штольц. Антон улыбнулся и кивнул.

Тем временем Вислав сходил за пюпитром, поставил ноты и выложил скрипку из футляра. В крепких белых руках матово блеснуло благородное дерево. Изящный инструмент под стать своему хозяину. Во сколько ему обошлось это произведение скрипичного искусства, Антон решил даже не прикидывать.

Штольц что-то говорил, перемежая немецкий и чешский, Вислав терпеливо кивал и отвечал с интонацией хозяина монастыря, которому тыкали в нос чужим уставом. Видно было, что вместе они работают не так давно и еще не успели достаточно узнать и понять друг друга. Наконец концертмейстер сел в первом ряду, предоставив музыкантов самим себе.

- Начнём с разминки? – предложил Антон.

- Неплохо бы... Старый добрый "Вокализ"?

- Да запросто, - и, подождав, пока Вислав пристроит скрипку и будет готов, привычным движением расположил пальцы на клавишах. Тихо зазвенели терции, и тут же последовало нежное пение скрипки. Все точно так же, как и во время сетевых репетиций. Никаких лишних взглядов и слов, словно бы каждый существует в своем отдельном шаре вакуума, в котором есть лишь создаваемый звук и сигналы, посылаемые из соседнего шара, которым нужно послушно вторить. Отвернувшись друг от друга, один - к роялю, другой - к левой половине зала. Только это...

- Очень плохо, - разрезал воздух резкий холодный тон. Музыканты остановились и повернулись в сторону Штольца. Тот сидел, сцепив руки в замок перед лицом и поставив локти на колени. Взгляд недвижный, недовольный.

- Вы ничего не почувствовайт?

- Что именно? - непонимающе произнес Антон.

- Вот и я не почувствовайт etwas /что-либо/, - отрезал Штольц.

Повисло неловкое молчание. Вислав опустил смычок и смотрел теперь на Антона.
Они оба уже поняли, что было плохо и чего никто не почувствовал - гармонии. Словно каждый из них играл отдельно, более того, будто они играли разные произведения. Не было прежней согласованности в интонациях, единства ритма и чувства. Они словно оглохли друг к другу. Но ведь раньше все было хорошо, почему же, встретившись лицом к лицу, они начали играть безэмоционально?

Антон корябал ногтем левую ладонь. Вислав хорошо помнил этот жест еще со времен музыкальной школы. Только тогда еще неуверенные мальчишеские пальцы мелко подрагивали - он нервничает, или, скорее, напряжен. А раз Весень внутренне зажат, нормальной игры от него не жди. Все сразу становится скомканным и механическим, руки бездумно шлепают по клавишам, пусть и впопад, но без какого-либо впечатления.

Незаметно вошел Адам Евгеньевич и, точно так же как до этого Штольц, возмутился царящей тишине. Концертмейстер поднялся к нему, и они начали о чем-то быстро переговариваться. Лицо Адама Евгеньевича с каждым словом становилось пасмурнее. Под конец беседы он взглянул на Антона, и у того волосы на затылке буквально зашевелились. Преподаватель подошел к нему и захлопнул крышку рояля.

- Антон, расслабься, ты срываешь репетицию.

- Я?! - округлившимися глазами Весень уставился на учителя.

- Да. Ты. Не для того мы сюда летели, чтобы в последний момент ты превратился в древорукого.

- Все со мной нормально. - Лжет. - И почему претензии ко мне одному?

- А к кому? К Виславу?

- А почему нет? Или наша звезда неспособна на ошибки? - зло выплюнул Антон. Тополевский хотел что-то сказать, но лишь дернул уголком губ. Да и Адам Евгеньевич уже продолжал:

- Никто этого не говорил. Вполне вероятно, что это с непривычки, вы же не виделись до этого, могла возникнуть некоторая отчужденность... Но господин Штольц явно дал мне понять, что халявишь сейчас именно ты.

Слово "халявить" в лексиконе учителя проскальзывало редко, но звучало оттого обидно. Особенно сейчас, когда перед Антоном стояло это длинноволосое изваяние и внимательно слушало, как его отчитывают. А ему не говорят ни слова. Зачем? Ведь единственный, кто халявит - Антон.

Он молча развернулся к роялю и поднял крышку.

- Куда?

- Просто дайте нам попробовать еще раз. Только теперь сразу Шоссона, - процедил сквозь зубы Весень.

- Ты уверен, что мы... - начал Вислав.

- Просто. Попробуем. Это лучше, чем языками чесать.

- Ты напряжен, выпусти пар.

- Да в порядке я!

- Ага, и руку сейчас раздерешь, - Тополевский нагнулся к нему и схватил за левое запястье. - И ведь ногти под корень срезаны, как ты все время умудряешься... В прошлый раз сколько перекиси на тебя вылили.
- В прошлый раз у меня был гвоздик, - мрачно пробормотал Антон. Но, взглянув на лицо Вислава, опомнился и одернул руку. - Хватит, давай начнем уже.

Тополевский кивнул и отстранился. Но навязчивое желание расчесывать ладонь исчезло, словно по ней мазнули охлаждающим бальзамом. Хотя руки у Вислава действительно холодные, будто только с мороза. Наверное, успел заработать какую-нибудь ВСД.

Они начали играть. Только успеха было не больше, чем при вокализе. Сицилиана звучала как-то блекло и неуверенно - под такое исполнение впору дремать в тени деревьев, а не кружиться в изящном танце. Они пробовали снова и снова. Антон оставался по-прежнему зажатым, Вислав - отстраненным, Штольц незаметно бесился, Адам Евгеньевич сканировал ученика привычным взглядом психолога и вместе с тем - мудрого проницательного старца. Он уже нащупал причину бесплодности их попыток, но ускорить процесс сближения все равно не смог бы - и, пока они сами не найдут точки соприкосновения, ничего не сдвинется ни на дюйм.

Прошло полтора часа репетиции, прежде чем Антон окончательно выдохся. Играть отчего-то было тяжело. Он сбивался на ровном месте, не мог держать темп или переходил на суетливую беготню, вместе с собой сбивая и Вислава. У того тоже шло не все гладко, судя по вставляемым замечаниям Штольца. "Underachieve"/не дотягиваешь/, "Mehr ausdrucks" /больше выразительности/, "Mein Gott, und daß mit du heute darbot sich?" /Господи, да что с тобой сегодня случилось?/.

В итоге он тоже сдался, убрал скрипку, а сам сел на краю сцены. Для полноты картины не хватало сигареты в руках. И, судя по тому, как Вислав неосознанно теребил правый карман брюк, ему этой полноты тоже не хватало.

- Продолжать сегодня уже смысла нет, - произнес Адам Евгеньевич.

- Пожалуй, вы правы, - с видом побежденного согласился Антон. Он и сам понимал, что больше сейчас из себя не выжмет.

- Но феть у нас еще полчаса, дафайте хотя бы разработайт какой-то план, - запротестовал Штольц, но Адам Егеньевич мягко остановил его жестом поднятой руки.

- Не волнуйтесь, друг мой, эти ребята достаточно умудрены музыкальным опытом, чтобы самостоятельно дойти до решения проблемы, - он доверительно улыбнулся. - Тут дело не в технике - она безупречна, поверьте мне - просто одному человеку нужно привыкнуть к присутствию другого. Точнее, заново привыкнуть.

Он повернулся к исполнителям:

- Сейчас лучше отдохните, пройдитесь по городу, поговорите. Я договорюсь, чтобы вам потом выделили кабинет, это нужно?

- Да, - тут же отозвался Вислав и бросил в сторону Антона взгляд, не терпящий возражений.

- Вот и хорошо, тогда давайте собираться. Но помните: у нас два дня, если за этот короткий срок лед не тронется, то... - его голос дрогнул. - Антон?

- Да?

- Будешь месяц намывать кабинет народных инструментов. И медно-духовых.

- Ч-что?! Вы не можете...

- В твоих интересах отыграть, как в последний раз, иначе свет белый ты сможешь увидеть только из окошек аудитории, - в улыбке Адам Евгеньевича появилось нечто садистское.

- Вы меня в могилу сведете, - проскулил Весень.

- Но перед этим вытрясем из тебя душещипательную игру.

На том и порешили. Штольц пожелал всем приятного вечера, напомнил о завтрашнем общем сборе и удалился. Адам Евгеньевич последовал за ним - видимо, хотел подбодрить коллегу за бокалом хорошего коньяка или просто душевной компанией. Невооруженным глазом было видно, насколько неудавшаяся репетиция расстроила немца.

Антон и Вислав молча вышли в окутанный мраком и сиянием фонарей и магазинных вывесок город, в лицо дунул освежающий ночной ветер. Народу еще больше, чем днем, но в темени силуэты сливаются в единую подвижную массу, сгущающуюся возле кафе и спусков в метро или уличных музыкантов. Они брели по главным улицам, не выбирая точного направления. Вислав распустил стянутые до этого в низкий хвост волосы и изящным движением руки убрал упавшие пряди со лба. Порылся в карманах пальто, извлек сигареты и с облегчением закурил. Антон безмолвно наблюдал, как тонкие пальцы подносят сигарету к губам, вспыхивает чуть ярче огонек, опадает пепел, и затем в воздух вырывается сизый дым. Так и шли, словно давние друзья, которым ничего не нужно говорить друг другу.

- Мда, хреново... - первым все-таки начал Весень.

- Зато сейчас тебе в руки не попался гвоздь, - тихо добавил Вислав. - Это ж надо было додуматься... Ты нам тогда чуть выступление не сорвал.

- Но не сорвал же, - раздраженно одернул Антон. - Вышло даже лучше, чем мы ожидали. Да что там, от нас такого вообще никто не ожидал!

- Конечно, тебя же раньше на сцену без дозы валерьянки выпускать нельзя было. Либо в тарантеллу ударишься, либо играешь, как Робокоп.

- Я был молод и неопытен.

- Все мы были такими...

- Кроме тебя, - едко подметил Антон. Тополевский скривил губы.

Они свернули в какой-то переулок и вышли к антикварному кварталу. Любители редкостей уже разбрелись, витрины небольших магазинчиков являли в тусклой подсветке поблескивающие искусно сделанные драгоценности, шкатулки, памятные кулоны и фарфоровую посуду. Они остановились возле зеркала в массивной медной раме, увитой переплетениями трав, листвы и полевых цветов. В отражении - уальдовский красавец с хмурой физиономией и долговязый инквизитор. Последний смотрел куда-то сквозь зеркало, за пределы отражающей глади, но так лишь казалось - а все из-за косящего глаза.

- Тоня, я не понял суть претензии.

- Мне уже двадцать лет, какая, к чертям, Тоня?

- А мне двадцать четыре, и я не понимаю, чего ты от меня хочешь. Штольц уже свои замечания высказал, я тоже налажал, так что не строй из себя всеми обиженного агнца.

- Никто ничего не строит, хватит тешить свое самолюбие, - парировал Антон. - Думаешь, стоит тебе появиться, и все сразу челом пол бьют? Так вот нет! Может, если бы кое-кто нашел в своем забитом графике время, чтобы адекватно встретиться и позаниматься вместе, сейчас бы не пришлось обоим тупить глазки перед наставниками, как желторотые второклашки, - выпалил блондин, встав почти вплотную к Виславу и вытянувшись во весь рост, чтобы смотреть ему в глаза, а не на подбородок. Тополевский отшатнулся, но лицо его выражало лишь холодную уверенность. В сгустившейся темноте его взгляд казался особенно тяжелым и в то же время туманным.
- У меня действительно не было времени, - начал он. - Это раз. Два - если тебя так задела эта неудачная репетиция, никто тебя не держит. Вижу же, что со мной рядом нормально ты находиться не можешь. Черт возьми, Весень, да что с тобой вообще произошло, что тебя за собака покусала?.. - на последних словах в его голосе прорвалось бессильное раздражение. Медленно выдохнув, он продолжил: - Не хочешь играть - не надо. Завтра на общем сборе объявим, что Шоссон по техническим причинам отменяется.

- Ты идиот? - Антон искренне улыбнулся.

- Кто бы говорил, - огрызнулся Вислав. - Отчего заулыбался так?

- Нет, подожди, ты действительно поверил, что я сейчас отступлюсь? После стольких месяцев беспрерывного задрачивания? - из его губ вырвался смешок, глаза загорелись янтарем. - Вот чтобы я сейчас взял и отказался выступать с Виславом Тополевским, виртуозом, мать его, и первой скрипкой Пражской консерватории? Ха! Да ты на моем фоне будешь выглядеть неуклюжей школьницей с атрофированными пальчиками! Сейчас же развернулись и чешем в оперу!

Антон резко повернулся на каблуках и бросился вперед. Вислав в легком оцепенении проводил его взглядом и, опомнившись, последовал за ним широкими шагами.

- Да Тоня, стой, заблудишься же!

- Я воробей стреляный и с картой!

- И меня не переиграешь!

- Ну-ну, Моцарт новоявленный, плохо ты меня знаешь, - даже в голосе Антона чувствовалось, что сейчас он самодовольно улыбается от уха до уха

Вислав усмехнулся сам себе и этому самовольству.

- Ну-ну, - тихо пробормотал он. - Знаю, очень даже хорошо знаю...

@темы: творчество, рассказы, музыка

---

Подумать только, как же интересна и удивительна жизнь за тыщу км от дома. Каждый мой день наполнен невероятными событиями, ведь это так захватывающе - 2 часа добираться из общаги в универ и столько же ехать обратно после энного количества пар, МАТЕРЬ БОЖЬЯ ВСЯ МОЯ ЖИЗНЬ ПРОЙДЁТ В АВТОБУСАХ/МАРШРУТКАХ/МЕТРО НА ПАРАХ
Но многое успело раскрасить жизнь в яркие цвета. Например, встреча с Mr.Abomination, о которой я до сих пор думаю не иначе как схватившись за сердце и капая слюной, и на ней кроме того, чтобы воочию увидеть любимого автора, поговорить с ним и даже лично вручить рождённый в адских муках рук-не-из-плеч арт, ещё и познакомилась с крутыми людьми, нашла агапе, проживающего в паре метров от меня и провела ночь у него, ибо как истинный лох забыла ключ от блока и не смогла вернуться к кроватке и родному хламу. Пикантность ситуации добавило то, что в итоге дверь оказалась открытой, как выяснилось с утра, просто она у нас херовая, НО Я ЖЕ НЕ МОГУ ВЗЯТЬ И НОРМАЛЬНО ПОВЕРНУТЬ РУЧКУ И ПРОВЕРИТЬ НЕТ ДАВАЙТЕ ПРОСТО СДЕЛАЕМ ВИД ЧТО ОНА ЗАКРЫТА
Кхем, так о чем я.
А, а ещё жизнь в общаге учит простому правилу: чтобы у тебя была еда, её надо купить и приготовить. Мам пап рядом нет, что на сковородке вышло, то и жуй. Осталось начать зарабатывать деньги, завести кота, и независимость мне обеспечена.

@темы: универ, общага, жизнь

---

Куда я попала и зачем?

Это был третий день в университете. Третий, мать вашу, день первокурсника-водоросли, оказавшегося в огромном аквариуме среди удильщиков и морских огурцов. Кто-то бурно обсуждает написанное в свежем выпуске "Коммерсанта", кто-то уже планирует, в какой бар всех потащить, кто-то весь из себя знаток английского языка, и я в белом пальто стою, точнее, сижу и думаю: "Ну почему я не пошла в сварщики? Хорошая же профессия. Или маляр, во, ваще отлично. ПОЧЕМУ ЖУРНАЛИСТИКА?! ПОТОМУ ЧТО УМЕЮ ИЗ БУКОВОК СЛОВА СОСТАВЛЯТЬ?!"
Нет, ну правда. Целая аудитория забита международниками, а еще пять групп просто журналистов, и таких факультетов разбросана по стране туева хуча, КУДА НАС ВСЕХ ПОТОМ РАСПИХИВАТЬ? Ведь подавляющее большинство этих людей планирует дальше работать на телевидении, радио, в печатных издательствах. Откуда возьмутся деньги прокормить всю эту ораву собирателей и перерабатывателей информации?
И такие всплески самоанализа на тему собственной бесполезности преследуют меня ещё со сдачи творческого конкурса, если не со сдачи ЕГЭ. Заводы стоят, избы горят, кони бегут, а Син в прессу намылилась. Писать вздумала! ЖУРНАЛИСТОМ СЕБЯ ВОЗОМНИЛА. Матерь Лукерья, просто отправьте меня в какой-нибудь ЖеПр писать про инопланетян и между строк - про политику Обамы в отношении Китая, приставьте в качестве оператора Мартина Бэйна из "Телешоу" Mr.Abomination-а, и мы будем жить долго и счастливо в любви и согласии, проникая на сатанинские обряды и влезая в хранилища федеральных служб. Нет, ну правда, это будет какая-никакая, но стабильность. Стабильность перманентного пиздеца.

@темы: муки выбора, а ну его нафиг, жизнь

---

Дуэт одиночек. Глава 2.

Автор: Сарказматик Син
Бета: сам себе бета
Фэндом: Ориджиналы
Персонажи: пианист, скрипач и прочий оркестр
Рейтинг: PG-13
Жанры: Повседневность, Психология, Драма, Юмор, Слэш (яой)
Размер: Миди

Описание: История о гении и упорстве, тщеславии и одиночестве, о музыке, единой для всех и стирающей границы противоречий.



Публикация на других ресурсах: Публиковать нельзя.



Экспозиция. День второй.

Лучи утреннего солнца нежно скользнули по лицу Вислава. Вислав неохотно приоткрыл один глаз, потом другой, так же нежно послал солнце куда подальше и перевернулся на другой бок. Его состояние в данный момент еще давно в точности описал Булгаков, только если Лиходееву угрожали расстрелом, то над Тополевским нависла угроза в лице дотошного концертмейстера Штольца. Случайное ли это совпадение или злая шутка судьбы, но господин Герберт был самый что ни на есть настоящий Штольц, причем хорошо знакомый с русской классикой. Поэтому утренний подъем Вислава начался сегодня, как и всегда, с трели мобильного телефона и уже поднадоевшего приветствия:

- Добрый день, Илья Ильич!

- День, день, еще петухи поют... - лениво пробурчал в ответ Тополевский.

- Если у тебя нет с утра репетиций, это не значит, что нужно провести все свободное время в постели.

- А было бы неплохо... - и парень мечтательно вздохнул. В Вене он уже находился третьи сутки, но из-за обилия дел и недостатка сна они буквально слились в один. Поэтому сейчас Вислав недоумевал, почему его лишают возможности полениться, и тихо про себя скрежетал зубами на трудоголика Штольца. О, куда ушли прекрасные годы, поведенные с чутким понимающим преподавателем пражской консерватории...

- Тем не менее, я звонил напомнить о твоей репетиции с мистером Антоном Весенем. Не опаздывай, не для вас одних зал занят.

- Как будто я хоть раз опаздывал... Ладно, все понял, до свидания, - и он отключился раньше, чем Штольц успел бы что-либо вставить.

Мгновение сна было безвозвратно утеряно, и теперь ничего не оставалось, кроме как оторваться от кровати и подобающим образом встретить новый день. Вислав вытянулся во весь рост и еще раз мысленно обругал стандартные постели. Что ни говори, а он и есть тополь. Длинный, тонкий, жилистый, больше издалека похожий на одну огромную ветвь, торчащую из земли под прямым углом, этакая естественная колонна между твердью и небом.

Приняв душ и облачившись в темно-синюю рубашку и черные брюки, Вислав принялся медленно расчесываться, не из аккуратности, просто чтобы убить время. Волосы тоже длинные, как и он сам, прямые, темного насыщенного цвета каштана, обрамляющие высокий выпуклый лоб с едва заметной бороздой преждевременной морщины. Виславу нравилось эффектно зачесывать их назад длинным пальцами, прикрывая глаза. Не то чтобы из какого-то позерства - ему просто нравились красивые вещи. Все, что он делал, несло на себе след той особой мужской элегантности, которая затмевает любые физические недостатки и оставляет после себя в воздухе фантомные струи сигаретного дыма.
Вена за окном приветливо светила солнечным шаром. Вислав здесь второй раз, в первый был зимой, несколько лет назад. Нельзя сказать, чтобы она накрепко въелась в его сознание, но мало кого Вена может оставит равнодушным. Однако чего-то ей не хватало. Это что-то Вислав обрел в Зальцбурге, где провел всего лишь чуть больше половины дня, растянувшуюся в его воспоминаниях на маленькую жизнь. Он словно блуждал в ином мире, раскинувшемся на широких площадях и узких извилистых улочках, у берегов полноводной, мирно синеющей Зальцах и подступающем к подножию Альпийских гор. Многих деталей он уже не помнил, но сохранил в душе этот образ сказочного города, окутанного февральской дымкой, что открылся перед ним во всем великолепии со стен крепости Хоэнзальцбурга, в прозрачно-чистой вышине голубого неба. Да, если где-то и должен был родиться такой гений, как Моцарт, то это место не могло бы быть чем-то иным, кроме Зальцбурга.

Но сказочный город остался далеко, сейчас нужно было придумать себе занятие до вечера. Можно было бы поупражняться, но в этом нет необходимости. Самое лучшее, что на данный момент смог придумать Вислав - прогуляться вблизи Хофбурга. Не долго думая, он накинул легкое черное пальто, сразу прихватил скрипку и покинул номер.

***

- Нет, убери от меня эту несчастную розу! А ну отошла, гоу эвэй, мазафака!

Настырная цыганка плюнула в Игоря заковыристым ругательством и все-таки отошла, теребя в руках веник повядших цветов, что так упорно пыталась всучить парню на протяжении десяти минут.

- Даже здесь это жулье шляется, хоть домой езжай!

- А дома культурные гопники и не менее образованные цыгане... - флегматично протянул Антон.

- Дома можно договориться, а эти ни бе, ни ме...

- Договориться? - Антон недоверчиво осмотрел друга. - Мы с тобой об одной и той же стране говорим?

- Пф, просто ты нежный Весень, в центре Ростова и на Орбитальной по ночам не гулял, пороху не нюхал, - с видом знатока самодовольно заметил Игорь. В его сознании Антон совершенно справедливо утвердился как милый домашний ангел, главными врагами которого были разве что школьные задиры. Ну, или еще страшные завистливые одноклассницы. Если бы в Весене отсутствовала природная блондинистая стервозность, можно было бы уже наряжать его в белоснежную рясу и лепить на спину крылышки.
Посреди их пути Игорь внезапно понял, что ему жизненно необходимо попасть в Альбертину на выставку Матисса и Моне. Сначала Антон испугался, потом сослал это на местный воздух и покорно последовал за другом окультуриваться. Во всяком случае, эта идея намного лучше, чем угнать первый попавшийся фиакр и катать на нем по всей округе наивных туристов...

От обилия народа, запахов, музыки, иностранной речи кружилась голова, каждую минуту казалось, что ты затеряешься в этом многоголосом море и будешь выброшен на совершенно незнакомый клочок земли, даже не обозначенный на карте. Только неуемная болтовня Игоря и напоминание о вечерней репетиции не позволяли Антону окончательно опьянеть.

Они дошли до внутреннего двора дворца, представляющего собой обширную зеленеющую поляну, испещренную тропинками и укрытую тенью многочисленных деревьев, и, не сговариваясь, устроили бродячий привал - то есть растянулись на густой мягкой траве.

- Вот всегда бы так! Устал - а под боком шикарный газон...

- Предлагаешь линолеум в комнате заменить на огород?

- А что? - Игорь резко встал на колени. - Ты представь: пришел после учебы, никаку-у-ущий, и сразу лицом в траву. А рядом в углу яблонька или апельсин растет. И еще помидорки на подоконнике. Да... Не будь я виолончелистом, стал бы садовником!

- То же мне, Чехов, - усмехнулся Антон. - Давай тогда еще и домашних голубей на убой разводить. Представь, как расходы на мясо сократятся, а ведь их еще можно соседям толкать...

- Да ну тебя! - наигранно-обиженно вскинулся Игорь. - С тобой только о прекрасном разговаривать.

- Это обо мне? - ехидно подметил Антон.

- Ага, красавица ты наша. Только и слежу, волнуюсь, чтобы цыгане не увели. У них, поди, желтоглазые блондинки в цене будут. А ты еще и играешь, и поешь, и орешки не грызешь, и гадости всякие говорить умеешь, ну прям пэрсик!

- Я еще яичницу жарить умею...

- Все! Бэру! Мама, звони братьям! - и Игорь залился низким заразительным смехом. Антон лежал на спине, прикрыв глаза, и широко улыбался
. Кажется, Матисс их все-таки не дождется... Да и зачем им эти отжившие своё импрессионисты, если и своя жизнь полна сочных красок? Зачем бродить по музеям, когда можно лежать на мягкой траве, заложив руки за голову или раскинув их в стороны, вдыхать бодрящий весенний воздух и слушать журчание человеческой речи на неизвестных языках?

Сквозь сомкнутые веки Антон видел красноту сияющего солнца. На пару мгновений краснота сменилась тьмой, а рядом пронеслись чьи-то легкие шаги. Когда он открыл глаза и оглянулся вокруг себя, неизвестный наблюдатель уже скрылся. Только в группе прохожих мелькнул высокий стройный черный силуэт.

- Игорь... - задумчиво промолвил Антон. - Рядом был кто-нибудь?

- М-м? - парень нехотя приоткрыл один глаз и привстал. - Я ничего не заметил. Да и какая разница? Пока не трогают, нет и проблем.

- Ага, пока не трогают... - согласился Антон. Но черный силуэт все равно внушал ему смутное беспокойство.

***

"Это определенно был он", - размышлял Вислав, без труда проскользая в толпе прохожих, наводнивших окрестности Хофбурга. Он не ожидал встретить его на улице в центре Вены. Не в том смысле, что Антон не мог там находиться - где ему еще быть, как и любому только прибывшему туристу? - но он не думал, что натолкнется во всей этой многолюдной массе именно на него. Сомнений нет, это не мог быть кто-то иной, кроме Антона. Пусть и прошло довольно много лет - сколько, восемь? - но черты этого красивого правильного лица сохранились в памяти Вислава вполне узнаваемыми: те же высокие скулы, прямой чуть вздернутый нос, узкий округлый подбородок, четко очерченные капризные губы... Даже волосы лежат теми же крупными волнами, аккуратно обрамляя лицо. И глаза наверняка те же - желтые, точнее, янтарные, или даже медовые, в обрамлении густых черных ресниц. Только лицо стало мужественней, черты резче, пропала детская припухлость щек - ее заменили выразительные впадинки. Вислав рассматривал его всего пару секунд, после чего поспешил скрыться в толпе. Почему он не оповестил его о своем присутствии, не сказал пресловутое "Привет"? Он не знал, но чувствовал, что сейчас не время - до вечера они еще должны отдохнуть друг от друга, чтобы потом официально встретиться. Вислав не любил делать что-либо кое-как и невпопад, каждое событие в своей жизни он принимал соразмерно с его важностью.

Поэтому сейчас он совершенно не обращал внимания на болтовню своей спутницы. А спутница, кажется, не обращала внимания на то, что ее игнорируют.

- И этот немец начинает учить меня, как держать смычок, представляешь?.. Эй, Тополь, не спи! - спутница потрепала его за локоть. Да, тактом Майя не отличалась и к многочисленным просьбам Вислава не прикасаться к нему и, тем более, не трясти за конечности, оставалась глуха.

В его планы вообще не входило с ней сегодня видеться. Он просто вышел на улицу, на метро проехал недалеко до здания оперы и, когда проходил мимо него, аккурат в этот момент Майя выпорхнула на улицу после утренней репетиции. Отвязаться от внезапного спутника шанса не было, да и невежливо это как-то. Тем более, Майя была для Вислава единственным человеком со времен консерватории, которого он мог назвать другом. Первое время в Праге и без того некоммуникабельный Тополевский вовсе не мог наладить с кем-либо контакт из-за языкового барьера. И тут подвернулась не в меру общительная и энергичная Майя из Москвы, буквально вытащившая его из кокона уединения. Позже он освоил чешский и уже мог свободно на нем изъясняться. Только круг друзей от этого не особо расширился, если не сказать, что он так и остался отрезком, вторым концом которого была виолончелистка со звучащей фамилией Шереметьева.
Теперь она во всех красках описывала коллег по оркестру и отдельно - по смычковому квартету. Особое внимание в рассказе уделялось какому-то немцу, окрещенному "самовлюбленным индюком" и "надменным колбасником". Но Вислав слушал. Терпеливо. Даже вставил пару комментариев, чтобы девушка не решила, что он умер.

- Слушай, как насчет зайти куда-нибудь, выпить кофе? Не знаю, как ты, а я с утра еще ничего не ела, живот завывал вместе с инструментами.

- Почему бы и нет? Если честно, сам немного голоден.

Немного, да, совсем. Со вчерашнего дня желудок Вислава был оставлен наедине с пищеварительными соками, и теперь он тонко намекал недовольным бурчанием на то, что его хозяин - бесчувственная эгоистичная скотина с замашками анорексички.

В итоге они решили пройтись до "Джулиус Майнл" и провести там часок в уютной атмосфере хорошего и недорогого кофе. Время незаметно текло в направлении вечера, и Вислав уже даже был благодарен Майе за эту внезапную встречу. Хотя бы одна встреча сегодня доставила ему удовольствие.

@темы: рассказы, музыка

---

Дуэт одиночек. Глава 1.

Итак, спустя долгое время амёба решила взяться за дневник, а что лучше всего сделать, чтобы не запустить его? Правильно, начать выкладывать сюда всё, что из-под пера вышло)

Автор: Сарказматик Син
Бета: сам себе бета
Фэндом: Ориджиналы
Персонажи: пианист, скрипач и прочий оркестр
Рейтинг: PG-13
Жанры: Повседневность, Психология, Драма, Юмор, Слэш (яой)
Размер: Миди

Описание: История о гении и упорстве, тщеславии и одиночестве, о музыке, единой для всех и стирающей границы противоречий.

Публикация на других ресурсах: Публиковать нельзя.



Человек в своем развитии подобен дереву. В этот мир он приходит беззащитным ростком, внешне едва отличимым от травинки, и все, что он может - жадно пить воду, что льет ему под корни рачительный садовник, и принимать его заботу. Росток тянется вверх, чувствуя где-то вдалеке горячее солнце, неуверенно, практически на ощупь, и чем ощутимее скользят лучи по побегу, тем стремительнее его рост.

И побег уже стал молодым деревцем. Но не дай вам бог учить дерево, до какой высоты ему должно вырасти, в какие стороны расправить ветви или сколько распустить на них листвы. И не ждите от дерева сочных плодов после первого же цветения, тем более что дерево может оказаться могучий дуб. Оно еще только пробует, делает заметки и вносит поправки. Его уже не нужно поить водой - оно спокойно дождется дождя и терпеливо соберет драгоценную влагу. И не нужно подрезать ему ветки сообразно своим представлениям о красоте и симметрии, ибо ничто не может быть прекраснее первозданной формы, которой только природа имеет право сказать "Стоп".

Не за один день нежный росток становится мощным зеленеющим исполином. И не в один день Человек сотворяет свое величие. Оставьте его - и он сам покажет вам, что уже готов: на голову свалится спелый плод.

******

Экспозиция.
День первый.

Антон в легкой растерянности бродил по залам венского аэропорта, стараясь не терять из виду Адама Евгеньевича, что нервически теребил в руках изящную фетровую шляпу и беспрестанно озирался по сторонам. Минут десять назад Хэлен, которая должна была встретить их и доставить в отель, позвонила и сообщила, где будет ждать. Но Адам Евгеньевич беспокоился не из-за того, что они могли заблудиться в путаной системе коридоров Швехата: после долгих лет путешествий он спокойно ориентировался как в родном Пулково, так и в лондонском Хитроу. Предмет переживаний преподавателя в этот момент пробирался к ним с Антоном сквозь толпу, бережно неся в объятиях огромный черный футляр. На лице паренька читались триумф и облегчение - еще бы, ведь промедли он на минуту больше, и драгоценный футляр уже взмывал бы в небо в направлении Дрездена. Но что поделать - казусы случаются везде, и главное то, что все хорошо закончилось.

Воссоединившаяся троица дружно двинулась в поисках ярко-синей шляпки с зеленой лентой - именно этот ориентир задала им Хэлен, чтобы найти ее было проще. По сторонам проплывали многочисленные павильоны Дюти-фри и рекламные экраны, приветствующие гостей Вены на всех языках мира или предлагающие посетить какие-либо достопримечательности. Взгляд Антона задержался на одном из лайт-боксов, с которого ему обворожительно подмигивала прекрасная Юдифь. Реклама призывала посетить Сецессион, дабы соприкоснуться с шедеврами Густава Климта, в особенности - со знаменитым "Поцелуем". Парень хмыкнул и мысленно поставил галочку.




- Guten morgen, - прозвучало бодрое приветствие. От неожиданности Антон шарахнулся в сторону. Видимо, пока они ждали возвращения футляра, Хэлен решила найти их сама, что у нее прекрасно получилось.

- Здравствуйте, здравствуйте, - в тон ей ответил Адам Евгеньевич и продолжил говорить на довольно чистом немецком. Они двинулись к выходу, Антон изредка отвечал на вопросы провожатой, Игорь - парень с футляром - угрюмо отмалчивался. Уже в машине он объяснил это почти потерей прекрасной Лютиен. С какой стати он назвал виолончель в честь толкиновской эльфийки, известно одному Игорю, объяснять же это "непросвещенным клавишникам" он не считал необходимым.

В отеле они без лишней суеты получили ключи от номеров и занесли багаж. Адам Евгеньевич сослался на послелетную мигрень и ушел отдыхать, Игорь вызнал адрес ближайшего супермаркета
и пиццерии и тут же отправился за провиантом, не тронув чемодан.

- Вам чем-нибудь помочь? - с заметным акцентом Хэлен обратилась к Антону.

- А, нет... - промолвил он. - Нет, стоп, подождите. Я хочу поехать в центр, прямо сейчас. Вы... сможете меня подвезти?

- Без проблем. Я выдам вам подробную карту города и объясню, как вернуться в отель. Куда именно поедем? Может, высадить вас в районе Штефан-плац?

- Д-да, пожалуй, - и так же, как в аэропорте, Хэлен бодрой пружинящей походкой направилась на улицу, уводя Антона за собой.

***

Всю следующую неделю Вена обещала радовать бархатно греющим солнцем и освежающим ветерком - и сейчас она предстала перед Антоном свежей сияющей барышней, гостеприимно принимающей его в свои покои. После питерской сырости очутиться в мягком ореоле ее лучей было особенно приятно.

Антон не спал в самолете, и поэтому сейчас его одолевала легкая усталость. Либо кресло было недостаточно удобным, либо облачные барханы за стеклом иллюминатора настолько захватили его внимание, но его глаза отказывались сомкнуться даже на несколько минут. И он не хотел сейчас оставаться в отеле лишь потому, что считал: куда лучше вынести атмосферу полета из аэропорта и слить её с дыханием великой столицы искусства, а не растрепать в запахах начисто вымытого трехзвездочного номера. Что-то несло его в неизвестность, манящую старинными зданиями и яркими вывесками.

Только Антон не хотел признавать, что это самое что-то - волнение.
Хэлен высадила его в пункте назначения, посоветовала пару недорогих кофеен в центре и отпустила неусидчивого питерца в свободное плавание. Здесь всё рядом: вот на Антона взирает чудо готической архитектуры - собор Святого Стефана - с потемневшими от времени резными стенами и узкими витражными окнами, в другой стороне, за поворотами улиц, раскинулся роскошный Хофбург, резиденция королей, и рядом же Альбертина, музеи-близнецы, и ещё комплекс из четырех музеев. И вблизи от этого исторического великолепия - не менее знаменитая Венская опера. При одной мысли о её залах в голове Антона разливалась приятная слабость. Это - то, ради чего он летел сюда, ради чего несколько месяцев буквально жил в здании консерватории и ночевал за роялем, перемежая репетиции с подготовками к концертам, конкурсам и экзаменам. Ради этого он в последний момент отказался играть в группе Сени, чем заслужил с ее стороны законную обиду на следующие недели три. Но что это все? Бросить, объять огнем, растрепать на семь ветров - прочь из головы!

Если бы музыка была женщиной, Антон предавался бы ее ласкам ежедневно, ей одной отдал бы и свое тело, и юную душу. Да что там, он уже давно у нее в плену, и отсутствие телесной формы его любви делает их отношения чем-то сродни симбиозу великого могущественного духа и медиума. Она ни на мгновение не остается статичной, словно струящийся дым благовоний, она плетет неповторимые узоры и нежным призраком растворяется в воздухе, оплетая разум дурманом. Она волнует и будоражит, дарит свет и усмиряет боль, она доводит тебя до самоистязания и стелется теплыми волнами у ног.
Наверное, стань музыка земной женщиной, заключенной в неизменной оболочке и наполненной земными привязанностями, Антон забыл бы о ней через два дня.

Он не думал обо всем этом, пока бродил вблизи здания оперы и вглядывался в его многочисленные окна. Мысленно он уже сидел за роялем в концертном зале и звонкими форшлагами заставлял зрителей поминутно вздрагивать. А может, это будут и не форшлаги вовсе, а певучие триоли и вырастающие один из другого, словно дикие бутоны, переходы в октавах...

Антон резко остановился и одернул себя. Во-первых, пора возвращаться в отель и разбирать чемоданы. Во-вторых, помимо его воли в его фантазии вторгся непрошенный гость - запела скрипка.

***

- Все, конечно, хорошо, но Адам Евгеньевич уже начал паниковать, - бросил через плечо Игорь, стоило Антону появиться на пороге номера. На одной из кроватей уже красовалась стопка ярких рубашек и кардиганов, рядом - неизменные огромные наушники и кулон-талисман с черепом черепашки - Рудольф верно служил своему хозяину даже после своей кончины (в которой этот хозяин наверняка имел не последнее значение).

При взгляде на Игоря решить, что он оканчивает консерваторию по классу виолончели, сможет только самый изощренный мечтатель. Это вечно встопорщенное, смотрящее на мир во все ошалелые голубые глаза существо, когда-то тихо-мирно чудачившее в родном Ростове, навострило уши на север страны и довольно быстро утвердилось там как что-то, что в другом месте и не могло существовать. Темно-русый и чуть кудрявый, с круглыми, как у совы, глазами, улыбающийся всегда так, словно это в последний раз, с пирсингом в брови и в странное одежде, будто содранной с портного-шизофреника - вот он Игорь, гордость струнно-смычкового отделения, головная боль Адама Евгеньевича и личный ночной кошмар Антона, тщательно маскирующийся под участливого друга.

Сейчас его жилистую высокую фигуру облачала желтая рубашка, усыпанная фиолетовыми силуэтами пингвинов, и старые любимые джинсы с рядом заклёпок на боковых швах.

- Так-с, я сплю у окна, прекрасная Лютиен на втором ложе, для тебя постелем в коридоре.

- Ну нет, любовные игрища остались в Питере, Люси придется кантоваться где-нибудь в углу, - ответил Антон и убрал со своей постели футляр с виолончелью.

-Но-но-но! - Игорь подорвался с пола и выхватил инструмент, бережно укладывая его уже на свой матрас. - Она нежна и ранима, как тургеневская девушка! Эх ты, Весень, джентльмен умер в тебе в момент перерезания пуповины!

- То есть мой покой тебя не волнует? Ну-ну, вспомнишь обо мне, когда в кармане зазвенят последние центы.

- ... Сказал вечно голодный студент, - привычная улыбка располовинила физиономию Игоря. Антон тихо цыкнул на него и принялся разбирать чемодан. Благо, на неделю с небольшим не требовалось много вещей, поэтому управился он быстро и сразу поспешил в душ, обгоняя друга.

- Эй, нечестно! - с другой стороны ванной двери застучали кулаки.

- Поверь, чистым и успокоенным слушать твои завывания будет намного приятней.

- Не лги, у меня идеальный слух, - обиженно проворчал Игорь.

- И совершенно непослушные гланды...

- Весень, ты... скотина! - за дверью затопали удаляющиеся шаги, завершившиеся приземлением тела на кровать. Довольный оказанным эффектом и ни капли не упрекающий себя, Антон включил воду и на следующие минут десять предался отвлеченным мыслям.

Пока резко не повернул кран и не рванул с силой занавеску. Снова вмешалась она. Снова вплелась в музыкальный узор непрошенным гостем - скрипка.

***

- Не суетись на шестнадцатых! Тут больше, ярче крещендо! Так... молодец... Ну, завершай, и... отлично!

Адам Евгеньевич одобрительно улыбнулся и с непривычной для его возраста легкостью взошел на небольшую сцену. Антон бережно поглаживал клавиши старого рояля, что минуту назад с готовностью отзывался на каждое прикосновение тонких, но крепких пальцев. У Антона вообще красивые руки, самое то, что нужно пианисту: в меру крупные, но с тонкими запястьями, оплетенными хорошо просвечивающими венами, а выпирающая косточка большого пальца придает им даже какой-то аристократический вид. Но вся красота этих рук раскрывается тогда, когда под их уверенными движениями натягиваются струны, спрятанные под крышкой корпуса инструмента. Тогда эти руки заговаривают на языке, доступном каждому существу, не обделенному способностью слышать и внимать.

О чем думает зритель, когда слышит виртуозную игру? О годах, проведенных в отработке мастерства, о видимой легкости, с которой мчатся пальцы, о сокрытом жаре, агонии музыки, прочерчивающейся в изломе спины и плеч и опущенном подбородке - и все это вырывается настолько незаметно для самого исполнителя, естественно и непроизвольно.

Сначала ты дрожишь всем телом пред экзаменом в музыкальной школе и мешком валишься на табурет, моля только о том, чтобы пальцы и память не подвели в решающий момент. На выпускном ты делаешь глубокий вдох и сливаешься с инструментом, теряя ощущение времени и пространства. На очередном концерте ты входишь на сцену, как к себе домой: ты знаешь, чего от тебя ждут, и выкладываешь еще больше. И когда звенит последний такт, твои собственные душевные струны тихо скрипят и сжимаются - через них начинает проходить воздух. Ты опустошен и тут же наполнен вторгающимся в сознание миром Извне.

- Если с таким жаром, но без косяков, выложишься через два дня, на эти десять минут зрители забудут, что такое дышать, - взбодрил ученика Адам Евгеньевич, но Антон, хорошенько выучив за три года интонации наставника, четко прослеживал в его словах тайное послание: "Этакий ты простофиля, играешь, как грядки вспахиваешь". И сам Адам Евгеньевич прекрасно понимал, что понимал его Антон. Но если бы сам Шопен услышал, как исполняют его четвертую балладу в фа-миноре, он бы наверняка остался доволен.

На сегодня отработка подошла к концу. Игорь в этот момент репетировал с оркестром и должен был освободиться с минуты на минуту. Далее весь оставшийся день они могли предаваться прогулкам по Вене и осмотру достопримечательностей. По крайней мере, так думал Антон и уже жаждал воплотить свои ожидания в реальность.

***

- Стоп, что?! - Весень подскочил на ноги, перемена, произошедшая в его лице, удивила и напугала Адама Евгеньевича.

- А что ты возмущаешься? Концерт на носу, а вы ни разу вместе не репетировали.

- Репетировали, в скайпе!

- Но не вживую же!

- Да какая разница? У него и под Паганини с одной струной получится подстроиться! - словно оправдываясь, парировал Антон. Адам Евгеньевич неодобрительно покачал головой.

- Ты пойми, что в жизнь нельзя сыграться с другим человеком, не репетируя с ним лично. Ведь нужно прочувствовать его натуру, характер, коснуться струн души...

- Понимаю...

- ... Тем более что играете вы Шоссона, и в музыке вашей должно быть полное единение, такое согласие, будто через нее вы объясняетесь друг другу в чувствах.

- Ну, это вы уже загнули...

- Почему же? - бровь преподавателя иронически изогнулась.

- Тогда бы больше подошло "Лето" Вивальди. Чтобы прям в пух и прах.

- И кто из нас еще загибает? - в ответ Антон раздраженно повел плечами.

Когда он узнал, что был включен в список участников фестиваля в Вене, то чуть не упал в шоковый обморок. Когда он услышал, что на сцену его выпустят дважды, то пустился плясать дикого трепака. Но когда он узнал, с Кем он будет играть, пляски сменились почти ребяческими капризами и воплями "Я отказываюсь работать в таких условиях!". За что тут же получил отрезвляющий подзатыльник от Адама Евгеньевича. Что стало причиной такой реакции, преподавателю толком не объяснили. На его доводы в стиле "Но это же Тополевский, только идиот откажется играть с ним в дуэте!" Антон презрительно фыркал и отворачивал к стене красивый профиль. Было абсолютно ясно, что когда-то в стародавние времена эти двое чего-то не поделили. Но вот чего? Талант? Успех? Неудачная влюбленность?

В любом случае, Весень играть согласился. Но только играть. А так как на данный момент Вислав, он же Тополевский, пребывал в Чехии и ни коим образом не мог вернуться в Россию, все совместные репетиции (немногочисленные, к слову сказать), проходили в режиме он-лайн. И за все время музыканты не обменялись ни словом. Все, что их связывало, была сицилиана Шоссона.

Теперь они оба в Вене, и если хотя бы один попробует сорвать подготовку, Адам Евгеньевич не побрезгует двойным убийством в стиле Родиона Раскольникова. Антон это понимал и отнекивался уже скорее по закоренелой привычке несносного упрямца.

В зал вошел довольный, но немного усталый Игорь, с закинутым на плечо смычком, подобно английской трости. Аристократичность вида портила ядрено-фиолетовая бандана на шее.

- Итак, дамы и господа, настало время слиться с ритмами великого города. Куда путь держим?

- Вы как хотите, а у меня уже есть свои планы, - Адам Евгеньевич коротко попрощался с ребятами и покинул их. Игорь ни капли не огорчился, более того - в совиных глазах заиграли шальные искры.

- Слу-у-шай, - с заговорщической улыбкой он приблизился к Антону. - Ты, я, вечер, исход тяжелого туристического дня, венский паб с не менее венскими сосисками и прелестными фройляйн... Смекаешь?

- Прости, товарищ, но на поле брани ты останешься один.

- Фи, какой ты скучный! - воскликнул Игорь, всплескивая руками.

- Да нет, просто вечером еще репетиция...

- А-а-а... Ну, хоть расскажешь потом, каков он, виртуоз...

- Всенепременно, - буркнул Антон.

- И селфи приложи.

- А ты его прям не видел никогда!

- Ну, знаешь, фото с концертов и в реальной жизни радикально отличаются. А в соцсетях он не зависает... - с преувеличенным сожалением вздохнул Игорь.

- Раз ты такой занятой, ограничимся на сегодня прогулкой по центру.

- Но мы ведь и так здесь... - начал было Антон.

- Нет, сейчас мы в ореоле твоей удручающей ауры, а Вена где-то за порогом. Ну, братки, по коням! - и, весь на энтузиазме, Игорь потянул друга к выходу.

@темы: рассказы, музыка